Подобные примеры легко продолжить: множатся голоса тех, кто сетует на новую неуверенность, растерянность по отношению ко времени. Речь идет не о правильном использовании времени и не о конкретных вопросах его планирования, а об общей проблеме ориентации во времени, о своем позиционировании по отношению к прошлому, настоящему и будущему. Артог говорит о глубоком «недоумении», рисуя сюрреалистические картины нашего темпорального самоощущения: «Прошлое стучится в двери, а настоящее чувствует, как земля уходит из-под ног»[356]
. Андреас Хюссен также констатирует исчезновение четких различий между прошлым, настоящим и будущим. Подобно Джону Торпи, он пишет об «атаке настоящего на остатки времени, особенно на пока еще недостаточно артикулированные представления об альтернативном будущем». Его взгляд на культуру современности роднится со взглядом Гумбрехта; Хюссен пишет, как под знаком Фейсбука и Твиттера «[прожорливое настоящее] поглощает все образы прошлого и не только разрушает временны´е различия, сохранившиеся, вопреки их хрупкости, в коллективной и индивидуальной памяти, но и само историческое сознание делает устаревшим»[357]. Эти диагнозы свидетельствуют о том, что вместе с темпоральным режимом Модерна мы лишаемся фундаментальных основ. «Распалась связь времен» означает, что ныне отсутствует ясность по отношению ко взаимосвязи прошлого, настоящего и будущего, к их пересечениям и разделениям. Значимость и упорядоченность этих временных фаз уже не представляются нам естественными и очевидными. Данное ощущение отражается в виде интенсивного культурно-критического дискурса. С крушением темпорального режима Модерна ширится недовольство новым хронотопом, логика которого еще не вполне просматривается. Прежде всего, не сформировался консенсус относительно причин, которые привели к непредвиденным переменам и несут за них ответственность. Торпи обвиняет элиты евро-атлантического сообщества, которые заняты скрупулезным высвечиванием темных страниц прошлого, вместо того чтобы работать над проектами для будущего. Артог возлагает ответственность на предпринимателей, занимающихся бизнесом в индустрии культурного наследия. Гумбрехт приписывает новым медиа изначальный импульс, приведший к глубоким расстройствам нашей ориентации во времени, а Гюйсен винит в проблемах наших взаимоотношений со временем культурную индустрию вместе со средствами массовой информации. Можно ли выйти за пределы этого невнятного алармистского дискурса?Попытка исторического подхода дает возможность по-новому взглянуть на проблему времени. Воспользуемся размышлениями Франсуа Артога, которые характеризуют радикальное изменение хронотопов в ходе истории. Артог различает в западной культуре очередность трех «режимов историчности», каждый из которых последовательно отводил центральное место прошлому, будущему или настоящему[358]
. Артог датирует