Распалась связь времен? Взлет и падение темпорального режима Модерна

Латуровский проект демодернизации начинается констатацией: «У нас никогда не было Модерна!» Имеется в виду, что Модерн являлся преимущественно утопическим конструктом, состоящим из громких и абстрактных лозунгов, большинство из которых были далеки от реализации в повседневной жизни, ибо они – как это убедительно продемонстрировала теория компенсации – быстро наталкивались на антропологические пределы человеческих возможностей (не говоря уж о необходимости прибегать к репрессиям). По мысли Латура, даже если модернисты разрабатывали и выпускали конкретные директивы, эти директивы расходились с прагматикой повседневной жизни. Противопоставляя природу и общество или прошлое и будущее, модернисты неизбежно смешивали их в жизни. Поэтому, заключает Латур, сегодня можно и должно реабилитировать и осознанно принять многое из того, что отвергалось Модерном, но неосознанно присутствовало в реальной жизни. После беспрерывных актов разделения и дифференциации, свойственных абстрактному мышлению Модерна, сейчас необходимы различные формы сочетания, слияния и опосредования[377]. Демодернизация подтверждает мысль о том, что для европейцев (или для Запада) завершилась историческая фаза доминирования и высокомерия. По мнению Латура, фаза имперского владычества сменяется глобальной ответственностью. Он характеризует наступившую фазу как эру дипломатии, требующую глубоких изменений политического стиля. Новыми политическими добродетелями становятся вежливость, терпение и скромность. В дипломатии ведутся переговоры, голоса звучат негромко, партнеры слушают друг друга в надежде выжить вместе.

Три новые категории: культура, идентичность, память

Изменения в западной концепции времени, начавшиеся в восьмидесятые годы, сопровождались имплементацией трех категорий, которые отсутствовали в теории модернизации и которые стали ключевыми понятиями в наших представлениях о мире и об истории: культура, идентичность, память. Все они являются частью новой культурологической парадигмы, которая вообще смогла появиться лишь тогда, когда, по выражению Эрика Хобсбаума, «структура переживала упадок, а культура – подъем»[378].

В теории модернизации слово культура не обладало высокой значимостью. Если оно употреблялось, то имело специфический смысл и отождествлялось с произведениями искусства, которым отводилось место в особой общественной подсистеме наряду с другими подсистемами. Новое понимание культуры, которое в восьмидесятые годы произвело революцию в гуманитарных науках, радикально расширило значение этого понятия. С тех пор «культура» сделалась горизонтом, охватившим различные общественные подсистемы и процессы. Вместе с этим ослабилось действовавшее ранее отождествление западной культуры с модернизацией, что позволило внимательнее рассмотреть их взаимосвязь. Модернизация, как мы могли убедиться ранее, являлась синонимом современного мифа истории. Он, в свою очередь, подразумевал гомогенный и объективный или системно-имманентный процесс, подчиняющийся логике усиления дифференциации и повышения сложности социальных структур. Культура же существует лишь во множественном числе как специфические опции и конструкции, возникающие в определенных исторических условиях и формирующие цели и ценности, которые отвечают потребностям общества или основных политических сил этого общества. В таком смысле культура уже не подчинена всеобъемлющей модернизации; сама модернизация оказалась специфическим продуктом западной культуры. Это дало возможность осмыслить базовые опции и операции собственной культуры, заново оценить и расширить представления о них. Но в отличие от темпорального режима Модерна подобное осмысление не преследовало цель вновь радикально порвать с прошлым; оно совершалось в интересах самокритичного рассмотрения некоторых исторических развилок в развитии западной культуры ради определения необходимой корректировки нового курса.

Но что означает культура в новой культурологической парадигме? Здесь следует вернуться к понятию культуры, сформулированному Юрием Лотманом и Борисом Успенским в послесталинском Тарту и альтернативному по отношению к постулатам теории модернизации и теории компенсации. Предложенная Лотманом и Успенским концепция «культура как память» исходит из двух положений:

1. Прошлое не исчезает автоматически.

2. Будущее и прошлое конструируются в настоящем.

Повторим еще раз важный теоретический тезис: «Сущность культуры такова, что прошлое в ней, в отличие от естественного течения времени, не “уходит в прошлое”, то есть не исчезает. Фиксируясь в памяти культуры, оно получает постоянное, хотя и потенциальное бытие. Память же культуры строится не только как склад текстов, но и как определенный механизм порождения. Культура, соединенная с прошлым памятью, порождает не только свое будущее, но и свое прошлое, в этом смысле представляя механизм противодействия естественному времени»[379].