Читаем Распятые любовью полностью

Честно говоря, я уже приготовился испить эту чашу до дна. А что я мог поделать? Развязаться не было никакой возможности. О побеге можно было забыть. Доктор Хуа ежедневно втыкал в меня иголки, окуривал каким-то едким дымом, натирал вонючими мазями и что-то бубнил по-своему. Страшнее всего было, когда он спускал с меня трусы и начинал колдовать над моим членом. Бедный мой друг-страстотерпец, сколько же выпало на твою долю испытаний. И всё из-за моей неразумной супруги.

Я мысленно обращался к ней: «Галка-Галка, прежде чем обращаться к восточным шарлатанам, ты хоть почитала бы о попытках излечивать гомосексуализм. Сегодня уже даже оголтелые гомофобы стали понимать, что психиатры и сексопатологи, равно как и добровольные «духовные наставники», обещающие изменить человеку сексуальную ориентацию, приносят гораздо больше вреда, чем пользы. Это всё равно, что уговорами убедить человека при полном холодильнике отказаться от приёма пищи. Нет, убедить, конечно, можно, но так ведь рано или поздно человек умрёт, а в нашем случае может сойти просто сойти с ума.

В истории нашей страны был такой министр (тогда их называли наркомами) иностранных дел Георгий Васильевич Чичерин, заядлый гомосексуалист. Так вот он в двадцатые годы ездил лечиться от своего «недуга» аж в Германию. Боже мой, сколько он там вынес мучений. Но «голубиная страсть» его так никуда и не делась.

Помощь ко мне пришла, откуда я даже предположить не мог. После недели заключения под стражей я вдруг услышал какой-то странный шум в коридоре. Через мгновение отворилась дверь и ко мне в камеру-палату вошли полицейские, рядом стояли доктор Цяо, Любовь Евсеевна и моя Галя.

– Гражданин Филатов? – громко спросил майор полиции.

– Он самый! – радостно ответил я и выпалил: – Что бы вам не говорили эти господа, товарищ майор, меня здесь удерживают насильно и пытают!

Это мы уже поняли, – усмехнулся офицер и приказал моим мучителям: – развяжите его. Оказавшись на свободе, я едва не заплакал. Тело ломило, член горел так, словно его всю неделю гладили раскалённым утюгом или грызла голодная собака. Выйдя в коридор, я увидел Антоху.

– Ты? – остолбенел я. – Ты как здесь?

Антон рассмеялся:

– А говоришь, пятьдесят лет тебе! Ты серьёзно думаешь, что они, – он кивнул в сторону полицейских, – сами сюда пришли?

– Вот это да! – я аж присвистнул. – Так это, значит, твоих рук дело? А как ты… Как же…

– Да очень просто, – улыбнулся мой спаситель, – в паспорте нашёл твой адрес, затем понаблюдал за твоей супругой, вычислил, где они тебя прячут. Ну, а дальше уже дело техники. В полиции сначала даже не поверили. Говорят, что такого не может быть, мол, средневековье какое-то. Но вот пришли проверить и убедились, что всё может быть. Так что с освобождением, мой друг!

Мы крепко обнялись, в моих объятиях оказался настолько теперь близкий мне человек, что в тот момент я был абсолютно убеждён, нет на свете ближе и роднее человека, чем мой Тоха.


Глава 21


Видимо «лечение» от Галины и китайского доктора дало свои плоды. Давно я не видел таких суетных и насыщенных снов. За что я их люблю, так это за то, что сны не подвержены никакой цензуре. Никто не придёт и не скажет тебе: вот тут, батенька, ты не прав, что-то в твоём сне не так, не дело это, давай-ка, любезный, исправляй, а то…

Никаких «а то» – что приснилось, то приснилось.

Бывают сны весёлые, рассказываешь их, и все радуются, веселятся вместе с тобой. Бывают – грустные, у некоторых слушателей даже слёзы наворачиваются, когда проникаются «сонной историей». Бывают сны жуткие, фантастические, несуразные, бредовые, просто дурацкие. Ну а есть и такие, что сто раз подумаешь, рассказывать их кому-нибудь или нет.

Не знаю, в какой разряд можно зачислить мой сон, но сейчас это не суть важно, главное – сон любопытный и, я бы сказал, даже блистательный. Кому-то он покажется смешным, кому-то мрачным, другим, возможно, горьким и щемящим. И всё же убеждён, что о таких сне умалчивать нельзя. С моей стороны это было бы нечестно. Замолчать такой сон – вопиющая невежественность и жлобство, ибо искусство должно принадлежать народу, в нашем случае – читателю.

В России, как всегда, неожиданно случилась революция. Нет-нет, ни социалистическая, ни капиталистическая, ни крестьянско-пролетарская, ни культурная. Это ведь 2017 год! Социализм мы уже строили, перекрестились и пошли дальше. Капитализм процветает на каждом углу, чего его революционизировать? Крестьяне с пролетариями давно приспособились извлекать дополнительные доходы с помощью самобытных интерпретаций глупых законов, культуру так втоптали в грязь, что ей не до революций и переворотов, ей бы с кино, театрами и памятниками справиться.

Свершилась революция (внимание!) гендерная. Владимир Ильич Ленин при макияже, с ярким маникюром, в голубой накидке, кружевных ослепительно-белых трусиках и полупрозрачной коротенькой юбчонке взобрался на танк «Армату» и торжественно, несколько противным голосом, провозгласил:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Зулейха открывает глаза
Зулейха открывает глаза

Гузель Яхина родилась и выросла в Казани, окончила факультет иностранных языков, учится на сценарном факультете Московской школы кино. Публиковалась в журналах «Нева», «Сибирские огни», «Октябрь».Роман «Зулейха открывает глаза» начинается зимой 1930 года в глухой татарской деревне. Крестьянку Зулейху вместе с сотнями других переселенцев отправляют в вагоне-теплушке по извечному каторжному маршруту в Сибирь.Дремучие крестьяне и ленинградские интеллигенты, деклассированный элемент и уголовники, мусульмане и христиане, язычники и атеисты, русские, татары, немцы, чуваши – все встретятся на берегах Ангары, ежедневно отстаивая у тайги и безжалостного государства свое право на жизнь.Всем раскулаченным и переселенным посвящается.

Гузель Шамилевна Яхина

Современная русская и зарубежная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее