Расплата за предыдущую жизнь

Александр повинуясь внутренним инстинктам, подбежал к упавшим вместе с лошадьми. Двое убиты, а третий лежал на спине с ободранным лицом. Нога застряла в стремени вставшего на ноги коня и оказалась вывернута на 180 градусов. Лет тридцати, тёмные глаза из-под густых бровей, с уголка рта стекает тонкий ручеёк крови. В петлицах темнели следы от кубиков лейтенанта.

Александр присел рядом. Опёрся на винтовку. Их взгляды встретились.

— Мне конец, — с трудом и с неким свистом проговорил бывший лейтенант. — Поломало всего. Вот ведь как получилось…

Он закрыл глаза, захрипел, из рта выплеснулась порция тёмной крови, растекаясь по подбородку. Тело вытянулось, из-под век выбежала одинокая слеза…

Александр смотрел на замершего навсегда бывшего лейтенанта и не мог оторвать взгляд от блестящей слезинки, которая не желала скатываться вниз, застыв в паре сантиметров от глаза.

— Долго сидеть будешь? — Бурмакин уже взвалил пулемёт на плечо. — В лес надо, пока ещё какие-нибудь орлы не появились.

Отношение старшего лейтенанта к погибшим понятно. Перешёл на другую сторону — предатель. Он так воспитан.

Александр встал.

А какое отношение к ним у тебя, Трензель? Александр задумался и не нашёл ответа. Подобрал коробку с пулемётной лентой и пошёл следом за Бурмакиным.

Шли в полном молчании. Пока не зная куда, главное подальше от места стычки. Ноги получили передышку и, видно, стресс сыграл свою роль, сил им хватило до темноты. Когда упали в траву без сил, вспомнили, что у них за весь этот день был только завтрак.

— Перекусить надо, — буркнул Александр, подтягивая к себе скинутый под берёзу ранец.

— Угу, — устало ответил Бурмакин. — Чай приготовим? Горяченького хочется.

— Стоит рисковать? Мы даже не знаем куда забрели. Как мы оказались так далеко от Щары, ёшки-матрёшки?

— Где-то свернули не туда. Когда на мотоцикле убегали по дороге, куда она вела? Она, то туда повернёт, то туда.

— Вот и уехали. Иметь две карты и так проколоться!

— Проколоться?

— В смысле допустить ошибку.

— Странные у тебя слова проскакивают время от времени. Ты в лагере не сидел?

— Не довелось. А что? Пристрелил бы?

— Дурень. Просто спросил. У меня батю забрали в сороковом. Ночью пришли и забрали. Я пытался разобраться, но мне сразу сказали: сиди и не рыпайся.

— За что забрали?

— У его начальника нашли антисоветскую литературу.

— А он тут причём?

— Он его заместитель.

— И что?

— Как что? Донос написал кто-то на всех замов и начальника.

— Много замов было?

— Четверо. Троих взяли.

— А почему не всех, четверых?

— Не знаю. Оставшийся возглавил предприятие. Давай пожуём и спать, а то глаза закрываются.

В молчании, в вечернем сумраке, они поели. Сил на дежурство не было, сон одолевал.

— Вот оставшийся зам и написал донос, чтобы стать директором, ёшки-матрёшки, — засыпая, пробормотал Александр, уже не понимая и сам, для чего он сказал эту фразу.

Бурмакин невнятно буркнул в ответ.

Проснулись поздно. Солнце уже продолжало жарить землю. Птицы надрывались от пения, стараясь перепеть, и перекричать друг друга.

— Будто и нет никакой войны, — высказал мысли обоих Бурмакин.

Стоило произнести эти слова, как в воздухе послышался звук самолётов.

— Бомбардировщики, тяжело идут, — изменился голос Бурмакина от мечтательного к грустному. — Наших почти всех прямо на аэродроме впервые дни войны. И потом…

— Завтракаем и определяемся куда идти?

Бурмакин согласно кивнул. Долго гадали, рядили, спорили, и решили, наконец, что отклонились к западу.

— Получается, что мы почти вышли к Малышам? Но тут никаких речек нет. Постой, мы с тобой как два идиота, Саня! Смотри, куда дорога ведёт! Река недалеко! Эта морда нас обманула! А мы так легко ему поверили!

— Значит, идём правильно, Ёшки-матрёшки! — Александр с шумом выдохнул. — Рядом больших дорог не должно быть. Пойдём вдоль опушки, строго на восток.

Бурмакин согласился.

— Нам только туда. Не может быть, чтобы Красная Армия отступила далеко!

— Тихо! — остановил лётчика Александр.

Они замерли и прислушались. Сквозь шелест листвы слышались голоса, которые разговаривали явно на повышенных тонах.

— Я разведаю, ёшки-матрёшки, — шепнул Александр. — Чтобы всё не тащить. Я возьму автомат.

— Осторожней, Саня, — серьёзно ответил старший лейтенант. — В бой не лезь, и вообще не светись там.

— Будь спок, командир.

— Чего?

— Спок, сокращение от спокойно, — улыбнулся Александр.

— Странный ты какой-то, — Бурмакин посмотрел на него таким взглядом, что по спине побежали мурашки.

— Все мы сейчас странные, ёшки-матрёшки. Кто больше, кто меньше.

Подобраться к ругающимся оказалось довольно просто. Гражданские. Точнее, евреи. Похоже, что семья. Александр прислушался к раздражённым голосам.

— Я говорил, свернуть надо было раньше, но вы, папа, меня слышать не хотели. И шо нам делать? Я устал ходить обвешанным узлами. Я таки скрипач, а не портовый грузчик!

— Изя, я тебя умоляю не бросаться такими словами. Лучше в лесу под открытым небом, чем пеплом по лугам Белоруссии. Найдём выход!

— У меня Симха таки на пятом месяце! Надо было как все, идти, куда показали немцы!