Расширение прав и возможностей женщин в России

Несмотря на фактические последствия (оправдание приватизации и сокращение государственной поддержки), я обнаружила, что идея третьего сектора продолжает быть значимой для многих моих информантов. Неформальная общественная деятельность в 1990-е годы чаще всего привлекала учителей, врачей, инженеров, женщин с высшим образованием, не принадлежавших к партии-государству, но обладавших значительным культурным капиталом при старом режиме. Привыкнув к разговорам на кухне и к дебатам периода перестройки, эти люди возлагали большие надежды на политические реформы. Но в новой, демократической России они оказались обесцененными и отрезанными от возникших источников экономического и символического капитала. Волонтерская или общественная работа была для них способом компенсации. Модель третьего сектора привлекала их тем, что утверждала эту неформальную деятельность. Согласно этой модели, общественные группы, ассоциации и клубы являются неотъемлемой частью функционирования здорового общества. Логика индивидуализма их не отталкивала. Я видела, что акцент на индивидуальных правах, обязанностях и стратегиях самопомощи в литературе третьего сектора нашел отклик у женщин-активисток, с которыми я общалась. С одной стороны, они решительно выступали против конкретных шагов, к которым приводит неолиберальная формула – сокращения мер социальной защиты и отмены прежних привилегий. С другой стороны, они приняли логику индивидуализма, поскольку она представляла собой уход от советского дискурса, который был полностью дискредитирован[69]. Более того, по сравнению с двумя другими сферами – бизнесом и политикой – третий сектор считался приличным местом. Здесь мы наблюдаем интересный культурный расклад: советское отношение к деньгам и нравственности объединяются и сочетаются с гендерной формой верности третьему сектору. Рынок и официальная политика считались не только грязным, но и мужским делом. И наоборот – в этой модели негосударственная (или некоммерческая) сфера представлялась благопристойной, нравственной и в этом смысле исключительно женской.

Загадка третьего сектора в Твери

Тамара была участницей «Женского света» и бывшим университетским преподавателем. Ей было за пятьдесят. Когда мы познакомилась, официальной работы у нее не было. Она ушла из преподавания, когда на кафедре ей перестали платить зарплату. Тамара перешла в Федеральную службу занятости и стала работать социологом-аналитиком. За два года до нашего знакомства поначалу щедрое государственное финансирование было урезано, и она потеряла эту работу. Начальник был вынужден пойти на увольнения и стал требовать от некоторых работников, чтобы они увольнялись по собственному желанию (чтобы не платить пособия по безработице). Хотя в службе работали и мужчины, и женщины, объектами для нападок были выбраны именно последние. Тамара и ее коллеги-женщины пережили это как сильный удар, как глубокий кризис. Она говорила мне, что тот момент для нее и ее сослуживиц стал первым столкновением с идеей безработицы напрямую. Она была потрясена тем, как бессердечно пренебрегают ее правами, и обижена, что ее начальник, бывший офицер, как она подчеркивала, давил на нее, чтобы она ушла сама. В память врезалось, как одну из женщин чуть не «довели до сердечного приступа» – таким сильным было давление. История Тамары отражала глубокие социальные потрясения, которые переживали в этот период она и ее коллеги. Безработица была для нее мучительной не только из-за связанных с ней финансовых проблем, но и потому, что это было посягательством на ее достоинство, на личность, на самоощущение. Ее мировоззрение также потерпело крах. Она была потрясена тем, что образованный человек с высоким социальным статусом (офицер) вел себя подобным образом. Хорошо, что у мужа был скромный, но стабильный доход и ей удавалось находить разные неофициальные подработки. Однако чувство горького разочарования не покидало ее.