Рассказ Исы ибн Хишама, или Период времени

Некоторые текстуальные цитации просто пересказываются персонажами «по памяти», с указанием источника, например отрывки из «Жемчужины чудес» имама Ибн ал-Варди (XIII в.) в главе «Улемы». Эти пассажи сами по себе красноречиво говорят об уровне познаний улемов в истории и географии и об их понимании «науки». Единственным комментарием в данном случае служит «рычание» паши и стих, который он произносит, покидая собрание: «Камень безгласный всех их достойней…» (см. наст. изд.).

Носителем подлинной учености оказывается французский востоковед, просвещающий путешественников не только относительно организации Всемирной выставки и стоимости ее объектов (эти данные, очевидно, взяты автором из путеводителя или из парижских газет), но и относительно «семи чудес света» (сведения о них явно почерпнуты из французских источников). Востоковед дословно пересказывает паше и его спутникам и диалог Диогена и Мавзола из французского перевода «Разговоров в царстве мертвых» Лукиана. Этот диалог подкрепляет очень важную для Мувайлихи мысль о бренности всех великих памятников, которые воздвигаются людьми, стремящимися к «вечной славе». Памятники материальные неизбежно разрушаются, а продолжают жить в веках лишь «предания и память», т. е. памятники нерукотворные, которые люди заслужили своими благородными деяниями и высокими нравственными качествами и которые являются фундаментом подлинной общечеловеческой культуры.

Устами востоковеда формулируется и та правильная, гуманная политика, которую должны проводить цивилизованные страны по отношению к колонизуемым ими народам Востока. В данном случае способ введения в текст заимствуемого материала несколько усложняется. Востоковед воспроизводит воображаемый диалог колонизатора с китайцем, который должен, по мнению колонизатора, убедить китайца принять западную цивилизацию. «Китаец» в качестве собеседника выбран, скорее всего, в связи с имевшей в 1908 г. место интервенцией восьми европейских держав в Китае[50]. Французский ученый опровергает, устами «китайца», утверждения колонизатора о превосходстве западной цивилизации над восточной и отстаивает право китайского народа жить по своим тысячелетним законам. Высказываемые французом, от имени китайца, мысли во многом созвучны мыслям Льва Толстого, излагаемые им в «Письме к китайцу» (китайскому писателю Ку-Хун-Мину, приславшему Толстому свои книги). Письмо было написано в сентябре 1906 г. и опубликовано во французском переводе в «Курье Европеен» («Courrier Européen») в ноябре-декабре того же года. Предположение о возможности знакомства Мувайлихи с этой публикацией не имеет прямых подтверждений и основано на огромной популярности имени Льва Толстого на Арабском Востоке в те годы. В арабских странах не только переводились и читались его произведения, главным образом публицистические и на религиозные темы, но и сам он воспринимался арабскими просветителями как высший нравственный авторитет и учитель жизни. В 1904 г. Мухаммад ‛Абдо обратился к Толстому с письмом, в котором отмечал как главную его заслугу то, что Толстой пришел «к пониманию сущности единобожия». «И подобно тому, — пишет главный муфтий Египта, — как Ваши идеи стали светом для заблудших, стремящихся выйти на правильный путь, так и Ваш образ действий стал поучительным примером для взыскующих истины»[51]. В 1910 г., после ухода Толстого из дома, писатель Мустафа Лутфи ал-Манфалути (1876—1924) также обратился к нему с посланием, в котором самыми высокими словами говорит о нем как о философе и мудреце, всю жизнь боровшемся за преобразование человеческого общества на началах добра и справедливости[52].

Во «Втором путешествии» публицистический стиль почти вытесняет художественную наррацию. Тем не менее автор не отказывается и здесь от попыток несколько «поэтизировать» повествование, то переходя временами на садж‛ (т. е. отдавая дань традиции), то переформатируя заимствования из письменных источников в прямую речь персонажей (следуя поэтике современного романа). А доверяя французскому востоковеду «заключительное слово» по поводу того пути, которого следует придерживаться Египту в отношениях с Западом, Мувайлихи, вслед за ‛Али Мубараком (в романе «‛Алам ад-Дин»), закладывает своего рода традицию на будущее: крупнейшие египетские писатели первой половины XX в. (Тауфик ал-Хаким в романе «Возвращение духа», 1933; Йусуф Идрис в повести «Секрет его силы», 1960) так же доверяют «объективные, научные» суждения об истории Египта и о характере египетского народа персонажам-европейцам.