Рассказ Исы ибн Хишама, или Период времени

Говорил Иса ибн Хишам: Они пошли во внутренний зал и присоединились к компании. Слуга принес бутылку шампанского. Омда предложил всем выпить. Но они отказались. Он настаивал, но никто не соглашался. Он, еле ворочая языком, поклялся разводом{267}, что они все-таки выпьют с ним, схватил свой бокал, встал, опираясь на гуляку, но не успел поднести бокал ко рту, как почувствовал тошноту, не смог ее сдержать, и его начало рвать. Гуляка и слуга поспешили увести его в другую комнату, чтобы привести в порядок его самого и его платье.

Какое-то время мы ожидали возвращения омды. Наконец он вошел, пошатываясь, но уже протрезвевший, и направился к выходу. Гуляка поддерживал его справа и шептал что-то утешительное, торговец шел слева и говорил какие-то льстивые слова.

ОМДА В КАБАРЕ {268}

Говорил Иса ибн Хишам: Выйдя из питейного заведения и следуя за ними по пятам, мы услышали, как омда жаловался гуляке на тяжесть в груди и на дурное настроение и просил тоску его развеять и сердце успокоить. Он напомнил ему о его обещании и требовал отвести его на заветное свидание, говоря: «Клянусь Аллахом, ты нас до крайности утомил и последних сил лишил. Веди нас теперь, куда обещал, чтобы нам отдохнуть и взбодриться в обществе прекрасных девиц, взаперти пребывающих и своей красотой луну затмевающих. Блеск их очей наши взоры усладит и души оживит. Сияние их лиц ночь озарит, и время до утра незаметно пролетит». Гуляка его жалобы прервал и, отвергая упреки его, сказал: «Долгое ожидание убивает желание, и красотки не терпят, когда мужчины нарушают свои обещания. Пока ты дремал, ко мне ее посланный с запиской прибегал. Она пишет, что ждать у нее больше нет терпения, и горько упрекает меня в недостойном благородного мужчины поведении. Ради нас она все преграды преодолела, страхов натерпелась, наушников и соглядатаев опасаясь, родных и близких остерегаясь. А потом в ожидании изнывала, будто на горячих угольях лежала. Но обещание мы не сдержали и долг свой ей не отдали, словно она ожидала того, кто ушел, а он не возвратился, или надеялась на дождь, а он так и не пролился. Она в нас разочаровалась и от намерения своего отказалась. А мы желаемого не получили, шайтан нас попутал, и случай единственный мы, увы, упустили». Торговец спросил: «Так какова же награда за все наши траты? Вместо удовольствия одни огорчения. Какое же нам на остаток ночи найти развлечение?» Гуляка ответил: «В этот час открыты лишь танцевальные залы, может, там нам удастся найти замену тому, чего нам не досталось». Омда вытащил кошелек, стал пересчитывать свои дирхемы и, позвенев ими, снова спрятал в карман. Торговец сказал ему: «Не переживай, деньги на удовольствия всегда легко приходят и так же легко уходят». Обернулся к гуляке и приказал: «Веди нас, тебе все нипочем». Гуляка незамедлительно выполнил указание и повел их в кабаре, где пели и танцевали. Мы вошли в кабаре следом за ними, заняли места в том же ряду и стали наблюдать. В помещении шло настоящее сражение: зал кишмя кишел посетителями, словно поле боя воителями, а вместо пыли дым стоял столбом. Укреплениями служили бочонки, оружием — кувшины и рюмки, щитами — рубашки и кушаки, а стрелами — пробки от бутылок. Вместо дроби барабанов слышались звуки лютней и свирелей, каски заменяли чалмы и тюрбаны, а стяги — носовые платки и шарфы. Зачинщиками и заводилами выступали сводники и гарсоны. Сцена для танцев выглядела, как крепость в осаде, а хозяин кабаре — как командующий своим осажденным отрядом, в котором певицы были воинами непобедимыми, а танцовщицы — всадниками неустрашимыми.

Знамения греха с блестящими зубами
          как жертвы зла являются пред нами.
Соблазна символы, порока воплощение,
          ты вмиг узнаешь их по обращению.

Ты видишь, как обладательница пышной обнаженной груди вопрошает: «Кто здесь готов принять вызов и вступить в поединок?» Она обходит зал по-хозяйски, горделиво и важно, и мечет на жаждущих обладать ею взгляды, острые, как стрелы, а после этого вместе с вытекающим из бутылок вином вытекают из их карманов и их капиталы.

В изары{269}

облеклись мы, но они         из ножен вынули мечи.
Огнивом прелестей своих
         в нас пламя страсти разожгли.

В гуще этой битвы ты видишь самую опасную, извивающуюся в танце как змея, слюна ее — змеиный яд, зубы ее опасней львиных клыков, ее дыхание — отрава. Ты видишь, как она танцует, слышишь, как она поет, а сраженные ею люди падают, как сухие пальмовые стволы.