Рассказ неизвестного человека (An Anonymous Story)

"You really had better take another flat for her.	-- Право, нанял бы ты ей отдельную квартиру.
It's so simple!"	Ведь это так просто!
"She wants me, not the flat.	-- Ей нужен я, а не квартира.
But what's the good of talking?" sighed Orlov. "I only hear endless conversations, but no way out of my position.	Да что говорить? -- вздохнул Орлов. -- Я слышу только бесконечные разговоры, но не вижу выхода из своего положения.
It certainly is a case of 'being guilty without guilt.'	Вот уж воистину без вины виноват!
I don't claim to be a mushroom, but it seems I've got to go into the basket.	Не назывался груздем, а полезай в кузов.
The last thing I've ever set out to be is a hero. I never could endure Turgenev's novels; and now, all of a sudden, as though to spite me, I've heroism forced upon me.	Всю свою жизнь открещивался от роли героя, всегда терпеть не мог тургеневские романы и вдруг, словно на смех, попал в самые настоящие герои.
I assure her on my honour that I'm not a hero at all, I adduce irrefutable proofs of the same, but she doesn't believe me.	Уверяю честным словом, что я вовсе не герой, привожу тому неопровержимые доказательства, но мне не верят.
Why doesn't she believe me?	Почему не верят?
I suppose I really must have something of the appearance of a hero."	Должно быть, в самом деле у меня в физиономии есть что-нибудь геройское.
"You go off on a tour of inspection in the provinces," said Kukushkin, laughing.	-- А вы поезжайте ревизовать губернии, -- сказал Кукушкин со смехом.
"Yes, that's the only thing left for me."	-- Да только это и остается.
A week after this conversation Orlov announced that he was again ordered to attend the senator, and the same evening he went off with his portmanteaus to Pekarsky.	Через неделю после этого разговора Орлов объявил, что его опять командируют к сенатору, и в тот же день вечером уехал со своими чемоданами к Пекарскому.
Chapter XI.	XI.
An old man of sixty, in a long fur coat reaching to the ground, and a beaver cap, was standing at the door.	На пороге стоял старик лет шестидесяти, в длинной до земли шубе и в бобровой шапке.
"Is Georgy Ivanitch at home?" he asked.	-- Дома Георгий Иваныч? -- спросил он.
At first I thought it was one of the moneylenders, Gruzin's creditors, who sometimes used to come to Orlov for small payments on account; but when he came into the hall and flung open his coat, I saw the thick brows and the characteristically compressed lips which I knew so well from the photographs, and two rows of stars on the uniform.	Сначала я подумал, что это один из ростовщиков, кредиторов Грузина, которые иногда хаживали к Орлову за мелкими получками, но когда он вошел в переднюю и распахнул шубу, я увидал густые брови и характерно сжатые губы, которые я так хорошо изучил по фотографиям, и два ряда звезд на форменном фраке.
I recognised him: it was Orlov's father, the distinguished statesman.	Я узнал его: это был отец Орлова, известный государственный человек.
I answered that Georgy Ivanitch was not at home.	Я ответил ему, что Георгия Иваныча нет дома.
The old man pursed up his lips tightly and looked into space, reflecting, showing me his dried-up, toothless profile.	Старик крепко сжал губы и в раздумье поглядел в сторону, показывая мне свой сухой, беззубый профиль.