Рассказчица

Думаю, именно эта мысль стала толчком к тому, чтобы взяться за дело. Ведь от меня не останется даже фотографии, которую кто-нибудь сможет стащить из «Канады» и запомнить. У меня не осталось ни дома, ни родных, которые хранили бы память обо мне. Может, я вообще недостаточно примечательна, чтобы обо мне помнить; особенно если посмотреть, как я выглядела тогда, в лагере, – просто еще одна заключенная под номером. Умри я в этой адской дыре, а шансы на это были очень высоки, может, кто-то другой выживет и расскажет своим детям историю, которую придумывала одна девушка по ночам в лагерном бараке. Такова суть вымысла: стоит ему попасть в мир, он не исчезает. Выпущенную на волю историю не удержать, она устремляется в мир, как тайны из открытого ящика Пандоры, передается, как инфекция, распространяется от придумавшего ее человека к слушателю и дальше.

Забавно, но выполнить задуманное помогли фотографии. Однажды во время своего монотонного рассказа я уронила на пол стопку фотокарточек. Торопливо собирая их, я заметила, что некоторые упали лицом вниз. На белой картонной подложке одного из снимков было написано: «Мойша, 10 мес.».

Кто-то написал это!

Белое поле было маленьким, я привыкла к большему формату листа, но это все равно бумага. И у меня были десятки фотографий и авторучка.

Смысл в жизни можно обрести двояко. Я буду играть роль барачной Шахерезады по ночам, плетя историю про Анию и Александра, пока они живут и дышат, как мы. А потом буду несколько часов писать при свете луны под равномерный храп и редкие всхлипы других женщин. Для того чтобы защитить свой труд, я писала по-немецки. Если эти заполненные текстами карточки обнаружат, наказание будет суровым, это я понимала, но, может, оно смягчится, если охранники прочтут их и поймут, что это мои фантазии, а не тайные послания к другим заключенным с подстрекательством к восстанию. Я писала по памяти, по ходу дела добавляя и редактируя какие-то фрагменты, и всегда с особенной тщательностью прорабатывала сцены, где речь шла о какой-нибудь еде. Подробнейшим образом я описала мякиш вкуснейшей булочки, которую пек для Ании отец, маслянистость рассыпающейся на тончайшие хлопья корочки, долго сохранявшееся в ней тепло, вкус корицы, остававшийся на кончике языка.

Я писала, пока чернила в ручке не иссякли; нацарапала, сколько успела, мелким, аккуратным почерком на оборотах более сотни фотографий мертвецов.

– Raus!

Только что я спала и видела сон, как меня привели в комнату, где стоит стол длиной в километр, на котором лежат горы еды, и мне нужно добраться до другого его конца, съев всё, иначе меня не выпустят. И вот уже Тварь лупит металлической палкой по нарам куда попало, я получила удар по спине и по бедру, прежде чем успела слезть вниз со своего насеста.

Тварь стояла ко мне спиной и орала. Несколько охранников ввалились в барак и распихивали женщин, стаскивали тонкие одеяла и сметали солому с деревянных нар. Они искали запрещенные вещи.

Иногда нас оповещали о грядущих обысках. Я не знаю как, но слухи до нас доходили, и нам хватало времени спрятать закопанное в солому на нарах где-нибудь на себе. Сегодня нас никто не предупредил. Я помнила роман, конфискованный у нас несколько недель назад, из-за которого Агнат избили до смерти. На моих нарах, под соломой, лежала стопка фотографий с написанной на них историей.

Одну девушку вытащили из барака, когда охранник обнаружил спрятанное радио. По ночам мы слушали Шопена, Листа и Баха, а однажды передавали балет Чайковского, который Дарья танцевала на репетициях в Лодзи, она потом плакала во сне. Иногда в эфир врывались новости, из них я узнавала, что для немцев война складывается не слишком удачно и они не могут вернуть себе Бельгию, а американцы после высадки во Франции этим летом продолжают наступление, и говорила себе: это лишь дело времени, но война обязательно закончится, и я обрету свободу.

Если, конечно, переживу этот момент и ему подобные.

Тварь сунула руку в солому на нарах под моими и вынула оттуда что-то похожее на завернутый в бумагу небольшой камень. Она поднесла его к губам, лизнула и спросила:

– Кто здесь спит?

Пять девушек, которые каким-то чудом умещались в этом тесном углу, выступили вперед, крепко держась за руки.

– Кто украл шоколад? – потребовала ответа Тварь.

Девушки выглядели совершенно сбитыми с толку. Очень возможно, что какая-то более смекалистая обитательница барака в последний момент запихнула свою заначку, добытую контрабандным путем, в солому на чужих нарах, чтобы отвести от себя заслуженную кару. Как бы там ни было, но девушки стояли молча, уперев взгляды в грязный пол.