Рассказчица

Я с трудом забралась на стул, провела языком по зубам – все ли на месте? – и подумала: не для того ли привел меня сюда гауптшарфюрер? Уж не собирается ли он сделать меня своей шлюхой?

Это было наказание совершенно иного уровня, я о таком даже не думала.

До сих пор мне ни разу не приходилось слышать, чтобы какой-нибудь офицер сексуально домогался заключенной. Эсэсовцы вовсе не были такими уж джентльменами. Но интимные отношения на службе противоречили правилам, а лагерные офицеры соблюдали дисциплину беспрекословно. К тому же мы были еврейками, а потому совершенно их не привлекали. Переспать с одной из нас – это было для них все равно что затащить к себе в постель какую-нибудь падаль.

– Давай обсудим это в буфете, – предложил гауптшарфюрер. Недоеденный кекс он оставил на столе, а проходя мимо меня, сказал: – Приберешь там, пока меня нет.

Я кивнула, отведя глаза в сторону и чувствуя на себе пристальный взгляд герра Тремора, который впивался в мое лицо, обшаривал мое костлявое тело, скрытое под рабочим платьем.

– Не забывай, Франц, – сказал он. – Бродячие собаки кусаются.

На этот раз гауптшарфюрер не оставил младшего офицера сидеть со мной в качестве няньки, а вместо этого запер дверь кабинета на ключ. Такое доверие лишило меня присутствия духа. Интерес к моей книге, новость, что он сделает меня своей секретаршей, то есть даст работу, которая позволит мне находиться в тепле весь день, а ведь приближалась зима, и это не будет тяжкий труд, как ни крути. Зачем проявлять доброту ко мне, если он собирался меня изнасиловать?

Эта мысль камнем упала мне в голову.

Нет, такого не случится. Я лучше перережу себе горло ножом для бумаг, чем вступлю в интимные отношения с эсэсовцем.

Я мысленно послала благодарность Арону, который был моим первым, так что этому немцу такая радость не обломится, и подошла к столу гауптшарфюрера.

Сколько времени я не ела кексов? Отец иногда пек их с кукурузной мукой грубого помола и самым белым сахаром. Этот кекс был темный, с застывшими в тесте изюминами.

Прижимая пальцы к формочке из вощеной бумаги, я соскребла с нее все до последней крошки. Половину ссыпала в маленький бумажный кулечек и сунула под пояс платья, решив, что вечером поделюсь этими крошками с Дарьей. Потом начисто облизала пальцы. Вкус едва не свалил меня с ног. Я допила кофе до последней капли, выбросила бумажку от кекса в мусорное ведро, а чашку насухо вытерла.

И тут же запаниковала. Что, если это не демонстрация доверия, а еще одна проверка? Вдруг гауптшарфюрер вернется, заглянет в мусорную корзину и увидит, что я украла его еду? Я прокручивала в голове возможные сценарии. Входят два брата, старший произносит: «Я же говорил тебе, Франц». А младший пожимает плечами и отправляет меня к своему брату для порки, которой я избежала сегодня утром. Если красть фотографии у мертвецов плохо, то стащить еду у немецкого офицера – куда как хуже.

К моменту, когда гауптшарфюрер отпер дверь и снова вошел – один, я так разнервничалась, что меня било мелкой дрожью, аж зубы стучали. Он хмуро взглянул на меня:

– Тебе холодно?

От него пахло пивом.

Я кивнула, хотя уже много недель мне не доводилось находиться в таком тепле.

Он не стал смотреть в мусорную корзину, а вместо этого с любопытством обвел взглядом комнату, потом сел на край стола и взял в руку стопку фотографий:

– Я должен конфисковать это. Ты понимаешь?

– Да, – прошептала я и не сразу сообразила, что он протягивает мне какие-то вещи – маленький кожаный блокнот и авторучку.

– Взамен ты возьмешь вот это.

Я неуверенно приняла подарки. Ручка тяжело легла мне в руку. Я с трудом удержалась, чтобы не поднести блокнот к носу и не вдохнуть с жадностью запах кожи и свежей бумаги.

– Тебе подходят эти новые условия? – официальным тоном спросил гауптшарфюрер.

Как будто у меня был выбор.

Хотела ли я продать свое тело ради того, чтобы напитать свой ум? Потому что он предлагал мне сделку, по крайней мере так сказал его брат. За определенную цену я могла писать в свое удовольствие. И меня назначат на работу, за которую любой другой в лагере убил бы.

Я молчала, гауптшарфюрер со вздохом поднялся на ноги и сказал:

– Пошли.

Меня снова затрясло, так сильно, что мой новый начальник отшатнулся от меня. Пришло время расплаты. Я скрестила на груди руки, прижимая к себе блокнот и мысленно гадая, куда он меня поведет? В офицерские квартиры, наверное.

Я справлюсь. Мысленно убегу куда-нибудь. Закрою глаза и буду думать об Ании, Александре и том мире, который находился в моей власти. Как моя история успокоила Дарью, как она утешала других женщин в бараке, так же я затуманю ею и свой разум.

Сжав зубы, я вышла на улицу. Дождь перестал, но на земле разлились огромные лужи. Гауптшарфюрер шагал прямо по ним в своих тяжелых сапогах, а я силилась не отставать от него. Он не повернул в ту часть лагеря, где жили офицеры, а вместо этого привел меня ко входу в наш барак. Женщины уже вернулись с работы и ждали поверки.

Гауптшарфюрер позвал старшую по бараку, которая сразу принялась лебезить перед ним.