Расскажи мне…

Я не могу передать словами того, что началось в зале.

Выкрики «фашисты» и истерики на галерке, где находились родные осужденных; плачь артистов и адвокатов; даже солдаты, которые нас конвоировали и слышали весь процесс, растерялись. И только мы – осужденные сидели спокойно.

Наконец, конвой спохватился и стал по одному выводить из зала осужденных к высшей мере наказания.

Их было девять человек, и каждого вели четыре солдата.

Одним из них был Илья Гальперин, с которым я провел в камере более года.

Шесть человек, приговоренных к 15 годам, выводили по принципу солдат – осужденный-солдат.

Остался я и еще шесть человек (мне дали 12 лет усиленного режима, заменив статью 93¹ на статью 92, часть 3).

С нами был только один конвоир, и, если бы мы в то время встали и ушли, он не стал бы нас задерживать, так как был тоже ошарашен приговором.

Пришел офицер – начальник конвоя и, велев вести нас вниз, убежал.

Мы – семеро оставшихся (среди нас были две женщины) пошли сами, а конвоир замыкал наше шествие.

Меня сразу, не заводя в подвал, провели и помогли сесть в воронок.

Пятеро, находящиеся в боксах воронка, были смертники, и только я – живой.

Не видя друг друга, мы разговаривали, и, впервые, конвой не мешал нам.

Они просили меня, если останусь жив, чтобы сходил на кладбище вспомнил их.

Это были ужасные минуты, пока нас довезли до тюрьмы. Но, как говорят, день еще не кончился.

Из «наших» я больше никого не видел, их увели раньше, а меня провели в мою камеру, где еще утром был и Илья Гальперин.

Принесли обед, но кушать я не мог и метался по камере, как очумелый. К вечеру пришли надзиратели и попросили помочь им собрать вещи Ильи, что я и сделал.

Впервые, даже книги мне не помогали, и я не спал всю ночь, а надзиратели не мешали.

Утром зашел начальник тюрьмы, много говорил, успокаивая меня, и обещал перевести в другую камеру.

Перед ужином мне велели собраться и перевели в другую камеру, где находился молодой и здоровый грузин, осужденный на восемь лет за спекуляцию золотом.

Или он был на самом деле ненормальным, или притворялся, но во время ужина, сидя за столом напротив меня, он начал класть в миску масло, сахар, соль, крошить хлеб и все, что у него было, а затем, залив всю эту смесь кипятком, начал есть.

Черт с ним, пусть бы ел молча и, хоть, подавился, но он, плача и причитая, начал жаловаться, что у него осталась жена и два сына, и что с ними будет.

Это было как раз для моего настроения.

Схватив миску, я одел ее ему на голову и стал избивать. Если бы моментально не появились надзиратели, то, наверное, убил бы его (это я, который не мог зарезать курицу!). Мне даже слова не сказали, а его сразу же увели. Потом, когда надзиратель пришел забрать его вещи, то смеялся и успокаивал меня.

После этого я пробыл в тюрьме еще почти три месяца и не помню с кем сидел. Сокамерников меняли каждые два-три дня, но ни с кем у меня конфликтов не было.

Сейчас, вспоминая то время, думаю, что разучился говорить и только читал с подъема до отбоя. Хотя один сокамерник мне запомнился, потому что посоветовал просить поскорее отправить меня в колонию.

Это был крепкий мужчина небольшого роста и, как я от него узнал, чемпион по велосипедным гонкам – Чижиков.

Он служил в части, которая располагалась на территории ГДР, имея звание старшего лейтенанта. Для того, чтобы купить английскую машину, он попытался провезти из СССР в ГДР кольца с камнями, попался и ждал суда.

Вот по его совету я и обратился к администрации тюрьмы отправить меня в колонию. Мне ответили, что я еще понадоблюсь в качестве свидетеля на процессах, которые шли параллельно с нашим и после нашего. Тогда я заявил, что меня могут отослать недалеко, а когда понадоблюсь – привезти.

Не знаю что здесь подействовало, но в двадцатых числах мая 1964 года, мне велели собрать вещи и в воронке отвезли на Курскую-товарную, где поместили в Столыпинский вагон.

Столыпинский вагон для перевозки заключенных – это обыкновенный пассажирский вагон, но окна расположены только с одной стороны и забранными решетками.

Со стороны окон – коридор вдоль всего вагона. а купе отделены от коридора не перегородками, а решетками, чтобы конвой из коридора мог видеть, что происходит в каждом купе-клетке.

Вот в таком вагоне, вечером я приехал в г. Тулу, где меня, пересадив в воронок, отвезли в Тульскую тюрьму.

В ней я пробыл два дня в общей камере, где находилось двадцать пять заключенных.

Там мне показали Тульскую колонию: она была видна из окна туалета, а в бане постригли наголо.

На третий день я, как уже рассказывал, попал в Тульскую ИТК 400/2.

Надеюсь, из моего рассказа можно, хотя бы приблизительно, понять какое у меня было настроение, чтобы объяснить мое поведение в первый день в ИТК.

Эпизод 2 (продолжение)

Итак, первая моя смена закончилась в час ночи 25 мая 1964 года. Нас повели в жилую зону.

Чтобы понять все последующее, надо представить территорию всей колонии и ее управление. Конечно, все это я понял не сразу, но разобрался довольно быстро.