Расскажи мне…

Надо сказать, что в то время начальником по оперативно-режимной работе был подполковник Кожемякин, очень любивший зелень. Поэтому все свободные места в колонии были усажены деревьями, кустами и цветами. После почти двухлетнего пребывания в тюрьме, на меня это произвело сильное впечатление.

Каждое воскресенье я шел в прачечную и стирал свой гардероб, а потом сидел, читая книгу на скамейке, и ждал, пока он высохнет.

После нескольких стирок, мой костюм стал мне мал: брючки до колен (но в сапогах не видно), курточка со стоячим воротником до пояса и рукава до локтей.

Приобрести новый костюм я не мог, так как денег я еще не заработал.

Раз в неделю дневальные собирали постельное белье и выдавали чистое, а мы отрядами шли в баню.

Когда я начал шить рукавицы, меня перевели спать на другую койку внизу, где спала моя бригада.

В первый раз, когда объявили о смене постельного белья, я, как всегда, сложил на кровати две простыни и наволочку. Белье собирал дневальный, а вечером выдавал другое. Дневальным у нас был Горелов Витя – бывший вор «в законе».

Надо объяснить, что до 1961 года была такая категория заключенных, которые считались в «законе».

Такие заключенные, попадая в колонию, не работали, а отбирали передачи, одежду, деньги у остальных, звавшихся «мужиками».

В колонии, обычно, их было немного, но они держались крепко, а в услужении у них находились «шестерки», т. е. начинающие воры, еще не имеющие клички.

Тех, кто им не подчинялся, они избивали, а бывало и убивали, так что их все боялись.

После выхода «Указа» 1961 года одних злостных «законников» расстреляли, других отослали в крытые тюрьма, а отказавшихся от «закона» и согласившихся работать, разослали по колониям.

Вот этот Витя и оскорбил меня, к чему-то придравшись.

Я ему ответил, и началась бы драка, а он был сильнее меня во много раз, но Бырин, Миронов и другие ребята, налетев на него, избили.

К вечеру он был уже моим «кентом», и я всегда имел по-настоящему чистое белье.

Как не удивительно, но моим другом он остался до своего освобождения.

Через несколько дней после того как я начал шить, мы вдвоем с Левой делали в смену три нормы.

Я стал понемногу успокаиваться, входить в ритм жизни колонии. Но проработал я на пошиве рукавиц меньше месяца.

Однажды, во время работы зашел в цех нарядчик и велел следовать за ним. Он провел меня на второй этаж заводоуправления и поставил лицом к стенке возле двери с вывеской «Главный бухгалтер», а сам, постучавшись, зашел.

Через несколько минут и меня вызвали в кабинет.

За столом сидел главный бухгалтер завода майор Рывкин Михаил Викторович. Он меня спросил, умею ли я работать на счетах и арифмометре, а услышав в ответ, что не умею, велел выйти.

Через несколько минут нарядчик, выйдя из кабинета главбуха, велел следовать за ним и провел меня в электро-сборочный цех, в бухгалтерию на второй этаж.

Он представил меня старшему бухгалтеру и сказал, что теперь я буду работать здесь.

В бухгалтерии электро-сборочного цеха было одно большое окно, выходившее на территорию областной больницы. Перпендикулярно окну стояли четыре письменных стола: один напротив другого и впритык друг к другу.

За первым столом сидела старший бухгалтер Тамара, рядом с ней экономист Вера, напротив Веры – нормировщик Надя, а напротив стола Тамары стоял мой стол. Возле каждого стола стоял несгораемый шкаф.

Впервые, после ареста, попав в общество вольных, да к тому же женщин, я сидел, как на иголках, не зная, что сказать или сделать.

Понять меня было можно.

Среди заключенных я чувствовал себя равноправным, а здесь – как пугало. Поэтому я растерялся. Я был уже два месяца в ИТК, начал понемногу привыкать и осваиваться, как снова перемена.

Вскоре раздался звонок на обед, и я пошел строиться к своей бригаде.

В столовой обед раздавали на бригаду, и получали его, обычно, дежурные по бригаде, так что опоздавший мог просто остаться голодным.

После обеда, вернувшись в бухгалтерию, я сидел за своим столом и молчал. Правда, меня и не беспокоили, давая время привыкнуть.

Когда после окончания работы я вышел из кабинета в цех, меня остановил один заключенный и попросил зайти в дверь напротив.

Это была цеховая кладовая, а остановивший меня – кладовщиком. Звали его Татаринов Игорь.

Игорь был сыном полковника КГБ в отставке и проживал в Туле.

Однажды вечером, гуляя с товарищем в городском парке в нетрезвом состоянии, они решили пошутить.

Увидев на аллее одну парочку, напали на нее, чтобы попугать, и сняли с парня часы.

Смеясь своей «шутке» они пошли к выходу из парка, где их уже ожидал этот парень с милиционерами.

За эту «шутку» Игорь получил восемь лет по ст. 146 ч.2 (бандитизм).

Я подружился с ним и многое от него узнал. Меня перевели в четвертый отряд.

Несколько дней я ходил на работу, сидел за столом и за все время не сказал женщинам ни одного слова.

Старший бухгалтер давала мне листок для подсчета и, если чисел было более десяти, то я мог их считать целый день, передвигая на счетах по одной косточке и одним пальцем.