Расскажи мне…

Он снова повел меня в заводоуправление к главному бухгалтеру.

На этот раз главный бухгалтер не стал со мной разговаривать, а просто провел в кабинет напротив и сказал, что отныне я – бухгалтер стройгруппы, а по заводской бухгалтерии буду вести «незавершенку» и то, что лично мне даст.

По распоряжению нарядчика мне разрешили свободно ходить по рабочей зоне и входить в жилую зону, поэтому все свои вещи я перенес в свой кабинет (там у меня были два несгораемых шкафа) и приступил к новой работе.

Жить я продолжал в четвертом отряде, где начальником отряда был подполковник Засорин (кличка – «граф»), впоследствии ставший начальником спецчасти. Он мне и разрешил первое «суточное свидание».

По закону каждый заключенный имеет право каждые шесть месяцев получить «суточное свидание» от одной до трех суток.

В то время в нашей ИТК было три комнатки, где проходили «суточные свидания».

Это были мрачные комнатки с двумя узкими койками, застеленными сомнительно-чистым бельем, столиком и электроплиткой для приготовления пищи.

Сначала туда пропусками родственников, предварительно обыскав их, а потом и заключенного, проверив его.

В УК РСФСР сказано «Наказание не имеет целью причинение физических страданий или унижение человеческого достоинства», и я прошу запомнить эти слова.

Я не говорю о заключенных, но и их родственники боялись жаловаться, так как свидание могло быть прекращено в любую минуту.

Простой арифметический подсчет (365*3=1095) показывает, что, даже давая заключенному по одному свиданию в течении года, нельзя обеспечить всех, поэтому их очень ценили.

Ко мне приехали жена, мама и дети. Впервые после ареста я был с ними наедине.

Вечером мама с детьми уехали, а я остался с женой.

Что приносили эти свидания передать словами невозможно.

Это было счастье, радость, горе и слезы, но, главное, встреча с самыми близкими и возможность поговорить без свидетелей.

Очень скоро главный бухгалтер Михаил Викторович, видя, что я работаю честно и хорошо, взвалил на меня столько работы, что, работая две смены, я не мог всю работу переделать. Тогда, зайдя к нему в кабинет, я сказал, что при таком питании, которое я получаю, не могу так напряженно работать.

Через час он провел меня в кабинет начальника колонии – подполковника Химина И.А., где находился начальник ЧИС.

В моем присутствии начальник колонии приказал начальнику ЧИСа выдавать мне диетпитание за счет производства.

После этого случая очень часто начальник колонии заходил ко мне в кабинет, разговаривал со мной, а иногда и пил со мной кофе, которое я приготовлял на плитке.

От этого я получил две большие выгоды: во-первых, мне разрешили свободно и в любое время передвигаться по всей территории ИТК, во-вторых, диетпитание, в которое входило 20 грамм сливочного масла, 0,5 литра молока и белый хлеб.

Были и другие преимущества.

Начиналась зима, погода испортилась, но остались ежедневные поверки утром и вечером, когда приходилось стоять в строю и ждать пока сосчитают по головам, или генеральные шмоны, при которых все заключенные в строю подвергались и личному обыску, а любой контролер имел право заставить тебя не только раздеться, но и разуться, несмотря ни на какую погоду.

Я мог избежать этого, уходя в рабочую зону. Это было большое преимущество.

Да и кабинет, в котором я работал, был теплый, а это было очень важно, так как, кроме перечисленной одежды, добавилась только телогрейка и шапка. Как говорили заключенные, наступило время – «смерть босякам», а мы – заключенные были босяками.

Михаил Викторович посадил ко мне в кабинет девочку, работающую на счетной машинке, подчинив ее мне, но дал столько работы, что и вместе с ней мне было очень трудно справляться: приходилось работать и в воскресенье. Но я был рад всему этому: работа освобождала меня от тяжелых дум, а в жизнь колонии я не вникал.

Появились новые знакомые.

Один из них – Синявин Саша, работающий сторожем в заводоуправлении и осужденный по Указу 2/2 сроком на двадцать пять лет.

Был он связным у бендеровцев и после войны, при задержании, убил двух офицеров.

Отбывал он наказание на Колыме, но, когда понял, что живым оттуда не уйти, сам себе топором отрубил кисть правой руки, и после лечения его отправили в нашу колонию.

Часто приезжали сотрудники КГБ из Москвы, вызывали его в оперчасть и уговаривали, чтобы он выдал местонахождение складов оружия, обещая, что тогда его отпустят домой.

Он говорил мне, что очень боится, и, если скажет хоть одно слово, то убьют сестру, проживающую в Киеве и его самого.

Он отсидел весь срок, а когда вышел, его забрала черная волга с сотрудниками КГБ.

Тогда я уже работал нарядчиком и знал об этом точно.

Другой знакомый был москвич – Персиянов Сережа. Он был осужден по статье 102 сроком на восемь лет. История его такая.

Был он студентом. Однажды, сдав зачеты и решив это отметить, он с друзьями купили бутылку портвейна и распили ее на четверых.

Конечно, захотелось добавить еще, но деньги были только у одного из них, который не хотел их тратить.

Сережа, сказав ему, чтобы не ломался, толкнул его в плечо.