Расскажи мне…

Когда я вызвал санитаров с носилками и отправил его в областную больницу, контролеры стали упрекать меня в мягкосердечности.

Недавно в «Литературной газете» я прочел статью под названием «Второй срок», где описывалась судьба молодого парня.

Попав первый раз в колонию, он после освобождения попал туда и во второй, и в третий раз.

Выхода из этого положения он не видит.

Такая статья в газете могла появиться только сейчас, когда разрешили гласность.

Но, как я уже говорил, более 60 % возвращаются в колонию после освобождения в первый же год пребывания на воле.

Если описывать все судьбы и трагедии, прошедшие перед моими глазами за время моего пребывания в ИТК, пришлось бы написать не один том.

Я старался помогать ребятам чем мог, но, к сожалению, мои возможности были слишком ограничены.

Заместителем начальника ИТК был Кожемякин, но при мне он работал не более двух лет. После него стал сначала заместителем начальника, а потом и начальником ИТК майор Дьяков, работавший раньше старшим опером.

Это был солдафон в самом худшем понимании этого слова.

Начал он с того, что заставил вырубить на всей территории ИТК деревья и кусты, якобы мешавшие обзору контролеров.

Колония, особенно жилая зона, стала походить на концлагерь.

В довершении сходства, жилая зона была разгорожена на маленькие зоны, чтобы заключенные не могли свободной по ней передвигаться.

Теперь уже нельзя было пойти в другой барак, столовую, парикмахерскую, санчасть, баню, библиотеку или куда-нибудь еще без особого разрешения и сопровождающего.

Если раньше заключенный мог писать письма без ограничения и кому хотел, то теперь он имел право на два письма в месяц и только ближайшим родственникам.

Я описал только «крупные» изменения, а были еще сотки мелких запретов и ограничений, введенных Дьяковым, чтобы отравить и так невыносимую жизнь заключенных в ИТК.

Вот несколько эпизодов.

Летом, когда жара доходила до 30 градусов, а территория ИТК, лишенная растительности, накалялась, как печка, ноги в сапогах прели до того, что слезала кожа, а тапочки были запрещены.

Наконец, дошло до того, что вмешался главный врач санчасти и начальнику ЧИСа дали указание привезти и продать тапочки заключенным, чтобы они могли переобуваться в жилой зоне.

Через несколько дней всем заключенным в ЧИСе продали тапочки по цене 3 рубля, примерно, 1300 пар.

А на завтра все тапочки по приказу начальника ИТК были отобраны, т. ч. их даже не успели один раз одеть, но деньги не вернули.

Вдруг объявили, что каждый отряд может иметь свой телевизор, но приобретенный за счет заключенных.

Заключенные отрядов написали заявления о согласии, чтобы у них сняли с лицевых счетов определенную сумму для приобретения телевизора.

Телевизоры закупили, но очень скоро они перекочевали в кабинеты начальников (в лучшем случае), а заключенные, заплатившие за них, остались с носом.

Если какой-нибудь заключенный решался пожаловаться на действия администрации, то, обычно, его судьба была печальна, а иногда и трагична.

Более десяти лет я провел в ИТК, ежедневно общаясь с руководством колонии и заводоуправления, но ни разу не слышал разговоров о судьбе заключенных.

Их – начальство интересовало все, кроме судеб заключенных, а заключенные – только как рабочая сила, которая обязана делать то, что им нужно.

Я много читал о крепостном праве и рабовладельцах, но, как мне кажется, даже самые жестокие из крепостников и рабовладельцах не обращались так со своими людьми, как руководство ИТК с заключенными.

Я уверен, что начальство предпринимало все, чтобы заключенный, вышедший из ИТК, был обозлен на весь мир.

К сожалению, это не пустые слова, а наблюдения в течение многих лет.

На территории ИТК находилась областная больница.

Это было изолированное, самостоятельное учреждение, куда свозились все заключенные из Тульской области, нуждающиеся в операции или серьезном лечении.

Там были подследственные и осужденные из тюрем, из колоний малолетних, строгого, усиленного и общего режима, т. е. из всех учреждений Тульской области, где содержались арестованные или осужденные. И, хотя численный состав больных был 30–40 человек, там одновременно могли находиться и ребенок четырнадцати лет (чаще всего случайно попавший в колонию), и рецидивист, имеющий за своими плечами несколько судимостей.

Больница представляла собой двухэтажный барак, сарай и маленький садик.

Обслуживали больницу главный врач – хирург, еще два врача, медсестры и санитары из числа заключенных. Так что на двух больных приходился один из обслуги. Кажется, что может быть лучше?

Работая в нарядной, я имел свободный доступ на территорию больницы, т. к. следил за ее численным составом, выписывал питание и, самое важное, наряды на изготовление гробов для захоронения умерших заключенных.

Чтобы не вдаваться в подробности о качестве лечения, приведу разговор главного врача с заключенными, ожидающими операции.

Обычно, он говорил им (меня он не стеснялся, считая «своим»): «Если вы не будете подчиняться режиму, то я могу вас во время операции зарезать, и мне за это ничего не будет».