— Тебе надо выйти замуж, — прощебетала мать. — И муж будет нас содержать…
— Глупостей не говори, — отрезала Грета.
Позже, глубоким вечером, она отвела меня в нашу комнату и велела сесть за стол.
— Доставай тетрадь, — сказала Грета.
— Зачем?
— Ты делай, а не спрашивай. Доставай тетрадь, — сказала она. — Пиши.
— Что писать? — спросил я, держа в руках авторучку.
— Встречу вашу опиши. В подробностях. Чем вы занималась с этой змеюкой Инге. Что делали. О чем говорили, — Грета не сдерживала гнева. — Давай, пиши, Петер. А потом я тетрадь эту матери дам. Чтоб она почитала. Чтоб ей тоже стыдно за тебя стало.
Я положил ручку на стол.
— Не буду я ничего писать. Ты чокнутая.
— Это я‑то чокнутая? — взвилась Грета, с грохотом опуская ладонь на стол. — А сам ты кто?
— Я Петер, — ответил я. — А ты — сука с рыбьей кровью.
Пощечина свалила меня со стула.
Секунду или две стояла тишина. Я пытался встать с пола, а Грета стояла надо мной, задыхаясь.
— Ты мне не брат, — наконец сказала она, и голос ее дрожал от ненависти. — Встань. Встань!
Я встал перед ней, готовый в любой момент кинуться на нее и свалить на пол. Гнев и мальчишеская злоба раздирали меня.
Грета сказала:
— Петер.
Я не отвечал, и она повторила громче:
— Петер!
— Да, — угрюмо ответил я.
— Злишься? — Грета глядела на меня в упор.
Я вновь промолчал.
По правде говоря, мой первый запал уже прошел, и теперь мне больше было стыдно за свой гнев. Но я ничего не сказал.
Не получив ответа, моя сестра как‑то странно, мучительно вздохнула.
— Ладно, — сказала она. — Ладно! Я погорячилась.
— Да.
— Не «да»! — мгновенно вспылила она. — Ты тоже был неправ.
— Угу, — буркнул я.
Грета наклонилась передо мной и выставила вперед щеку. Она всегда так делала в случае ссор.
— Тогда мир? Поцелуй сестру.
— Это глупо, — пробурчал я. — Не буду.
— Целуй, я сказала.
Изнывая от стыда, я чмокнул Грету в ее горячую щеку. Сестра испустила тяжелый вздох и выпрямилась.
— Зачем тебе эта Инге? — спросила она без обиняков.
Я пожал плечами.
Ответ казался мне очевидным.
— Я люблю ее.
— Зачем? — спросила Грета.
— Что зачем? — я был поставлен в тупик.
— Зачем ты ее любишь?
Я не знал, что ответить.
— Потому что, — наконец сказал я.
Грета некоторое время рассматривала меня, а затем вдруг наклонилась и молча потянулась к моим губам.
Я немедленно отстранился.
— Ты чего? — спросил я в ужасе.
— Ты мог бы выбрать меня, — словно в забытьи произнесла Грета. — Зачем она?
— Ты соображаешь, о чем говоришь?
Я толкнул ее в грудь, и Грета без сил села на кровать. Я не видел ее глаз — все тонуло в сплошной тьме. Однако я слышал ее тусклый голос.
— Мне все равно, Петер. Я помню всё.
Она схватила меня за руку. Я сопротивлялся, как мог, однако Грета была сильнее. Вскоре мы лежали в одной постели, и там было тесно и жарко, и исчезли все преграды. Грета восседала на мне, и в мои уши лился ее голос.
— Я ничего не забыла, Петер, — ее пальцы бегали по моему телу, заставляя меня испытывать жгучий, мучительный стыд. — Я помню всё, до единой подробности.
— Рагнар, — произнес я в отчаянии.
— Рагнар? — удивилась она.
Она легла рядом, и ее мокрые волосы упали мне на лицо.
— Ты ведь убьешь меня, — тоскливо произнес я. — Рагнар всегда меня убивал.
— Нет, — ответила Грета. — Никогда. Сначала я убью эту змею Инге.
Я высвободился из ее хватки и повалил сестру. Мои пальцы в темноте нашли ее тонкую шею и сомкнулись. Грета лежала подо мной, и ее расширившиеся глаза были полны удивления.
— Почему? — тоскливо спросил я.
— Ты — мой возлюбленный, — ответила Грета с трудом, — а Инге всегда нам мешала. И я убью ее.
— Нет, — прошептал я.
Наваждение исчезло. Я сообразил, что — без учета всех этих обратившихся в прах миров — что я лежу голым на собственной голой сестре, и мои пальцы сжимают ее горло.
— Ох, — сказал я.
Я выпустил Грету и сел на кровати.
Она продолжила лежать.
— Петер… Куда ты? Петер, остановись. Петер, я приказываю тебе!
Но я уже оделся. Шумно дыша, я вывалился из квартиры и сбежал вниз по лестнице, оставив и Грету, и мать, и всю свою прошлую жизнь позади.
Подумав, я выбрал Норвегию. Мальчишке трудно попасть туда, но если прибиться к бродячим цыганам… Или к бомжам. Или еще к кому‑нибудь. Неважно.
Я должен покинуть этот город.
Без меня Инге и Грета не убьют друг друга. Если повезет — мы не встретимся до глубокой старости, и круг насилия не сомкнется до того момента. Конечно, избежать его никогда полностью не удасться — но можно ведь его отложить.
Если постараюсь, они не найдут меня.
До поры до времени.
Я шел, снедаемый тоской, потому что не верил до конца, что смогу хотя бы страну покинуть. Хотя бы город.
«Анне. Ты будешь у нас королевой, — вспомнил я слова Греты, сказанные ею в глубоком детстве. — А ты, Эрик, будешь ее верным рыцарем. А вот ты, злюка Освальд… А у тебя в этой истории печальная судьба. Ты будешь злыднем».
В этом мире коты не разговаривают. Как странно.
Пуэрто–Президенте