Рассказы

Вечером мы с Конрадом обыскивали склады на причале и наткнулись на две здоровенные цистерны. Внутри что‑то булькало. «Нефть», — сказал Конрад. Я обрадовался: может, и удастся ее как‑то использовать.

Мы вскрыли цистерны.

— Дерьмо, — сказал Конрад.

Внутри были русские солдаты. Они стояли, погруженные по шею в холодную нефть, дрожали и осоловело пялились на нас. Их было четверо — по двое на цистерну.

— Хмм, — сказал я.

Один из солдат застонал.

— Давай их убьем, — сказал Конрад.

— Нет, — сказал я, вспомнив Ганса. — Что пули зря тратить. Отведем к начальнику порта, а дальше не наша забота.

Мы помогли солдатам вылезти из цистерн. Они были слабыми, как котята, и еле двигались. Конрад хмурился. Ему казалось, что русских лучше убить. Один из солдат замешкался, и Конрад немедленно толкнул его в спину:

— Шевелись, урод!

Солдат ответил что‑то по–русски, и Конрад ткнул его еще раз. Увы, я знал только два слова из русского языка — «ура» и «сдаваться»; поэтому понять, о чем все‑таки говорил солдат, не мог.

«Надо бы Паньку спросить», — решил я.

Мы сплавили пленных начальнику порта, после чего сели на мотоцикл и отправились к дивизионному кладбищу в Феодосии. В начале декабря, когда наши войска оставили Феодосию и двинулись к Перекопу, русские внезапно высадили десант в Двуякорной бухте. Одним ударом они захватили Феодосию. Больных и раненых солдат, что лежали в местном госпитале, русские вытаскивали из палат, избивали, тащили к побережью, где обливали ледяной водой и оставляли умирать.

Там, на берегу, и выросло безымянное кладбище.

Мы с Конрадом постояли немного, глядя на рыхлые холмики, затем положили сверху вялые цветы и пошли обратно к мотоциклу. На душе было тягостно. Я произнес:

— Интересно, Шпонек еще жив?

— Да умер, наверное, — ответил Конрад.

Граф Шпонек, генерал–лейтенант, командовал 42‑ым корпусом — здесь, в Феодосии. Высадка русских застала его врасплох. Чтобы спасти вверенные ему войска, Шпонек скомандовал отход. Позже, когда все утряслось, Шпонек был арестован за невыполнение приказа. Сейчас он в Германии — непонятно, жив или мертв.

Я думаю, Шпонек хороший командир. Жаль, если его расстреляли.

В конце февраля наше командование решило, что пора выбить русских из Парпач. Операция получила название «Охота на дроф». Мы выдвинулись к Корокелю. Назар провожал нас. Он был хороший мужик, жаль, я почти не знал его, да и узнать не мог — языковой барьер, как‑никак. Панька бегала вокруг, с любопытством оглядывая наш ПТО, его широкий лафет и орудийную решетку.

— Не трогай, — сказал Вольф. — Вдруг взорвется.

— Ага, и ручки тебе оторвет! — добавил Конрад.

Панька показала им язык и убежала.

Мы достигли Корокеля к четырем часам. Наш противотанковый расчет окопался на участке местности под названием «Черепаха». Рядом были и другие пункты — «Кузнечик», «Ледокол». Наш расчет располагался на холме, в глинобитном сарайчике с проломленной крышей и взорванными стенами. Дуло ПТО свободно вращалось. Местность полностью простреливалась. На всякий случай — вдруг стен окажется недостаточно — мы выстроили вокруг ПТО земляной вал; он защитит нас, если что, от снарядных осколков и мин. К нам, с некоторым опозданием, приставили пулеметчика — им оказался Ганс. Я возмутился было, но Ганс сказал, смущенно потирая руку о руку:

— Ты прости, я… неудачно пошутил тогда. Пьяный был. Дурацкая шутка. Хочу сейчас ее искупить.

— Ладно, — сказал я недоверчиво. — Садись там.

Сам я встал у вала.

— Видел капитана Лиддемана? — спросил Ганс. — У него взрывом пальцы снесло.

— Да, знаю, — сказал я.

— Он теперь зубами печать ставит. А еще учится зубами ручку держать. Старательный.

— Круто, — сказал я.

На горизонте виднелись невысокие горы. Там окопались, я знаю, советские расчеты. По долине, до поры до времени прикрытые перелеском, шли советские танки, сопровождаемые пехотой. Так много людей — и все они хотят убить нас, растоптать, скормить жестокой своей земле, напоить ее нашей кровью. При мысли об этом я почувствовал тоску.

— Ганс, — произнес я. — Хочешь курить?

— Нет, — сказал он.

— У меня трубка есть, — вдруг влез Конрад. — Хочешь, парень?

— Нет, я же сказал, — поморщился Ганс. — С ума, что ли, все посходили?

Нас прикрывала пехота, человек сто. Они сидели, занимая окопы и блиндажи, ниже по склону. Но что такое сотня солдат против орды русских? Вот и они, появились: в форме цвета хаки, неразличимые на фоне блеклой травы, вооруженные винтовками и автоматами. Все пьяные. Это советский обычай — солдат перед атакой поят водкой, чтобы дрались лучше и умирали быстрее. Вот прозвучал первый выстрел. В толпе русских появилась брешь, которая, впрочем, тут же затянулась.

— Ура! — вдруг закричали русские и всей массой устремились вперед.

— Боже мой, — лениво сказал Конрад. — Давайте их убьем.