Рассказы

— Никто не доверяет ему. Сегодня со мной встретились уже трое твоих придворных, и все просили меня вернуться, — Мортимер расхохотался. — Мол, я был лучше.

Он хохотал так заразительно, что и она не удержалась.

Отсмеявшись, королева сказала, утирая слезы:

— Приведи ко мне завтра свою Фьельмар. Хочу посмотреть на нее.

— Хорошо.

— Тогда иди, — сказала Романья. — И скажи Родерику, чтобы вошел.

На лице Мортимера снова появилась неясная печаль.

— Да, моя королева.

Уходя, в дверях он столкнулся с Родериком. Оба они обменялись взглядами, полными вражды. Родерик был человеком гигантского роста, разорившимся рыцарем. Романья встретила его во время охоты на Йовин и после приблизила к себе.

— Ох, дурачок, — улыбнулась она недовольно сопевшему Родерику.

— Этот ублюдок… — прорычал он. — Я вырву ему язык, если захотите.

Романья поморщилась. Ей на ум некстати пришла мятая роза.

— Нет, не хочу, — сказала она. — Родерик.

— Да! — гаркнул он.

— Приглядывай за Мортимером. Понял?

Он отрывисто поклонился.

— А теперь раздевайся и полезай ко мне, — сказала королева и стала смотреть, как он раздевается.

На следующий день в городе вспыхнул очередной бунт. Люди ненавидели эльфийскую знать, гораздо сильнее, чем свою собственную. Убив стражников у ворот, они вошли в Верхний город, протащили по нему чучело Романьи, обмазанное смолой, и подожгли у самого Паучьего замка. Бунтовщиков возглавлял один из людей Ра Мегиддо — Реггин. О нем говорили, будто он может обращать медь в золото; а еще он искусный воин, эльф и дворянин, раскаявшийся в грехах своего народа.

Мортимер сдержал свое слово.

Он принял командование над городской стражей, опередив Родерика, который никак не мог проснуться с утра, и точечным ударом рассеял толпу. Грязные, никчемные, они не смогли ничего противопоставить умелому полководцу; жалкие бунтовщики. Реггин попытался вызвать Мортимера на честный поединок. Восседая на своем черном коне, Мортимер с презрением оглядел грязного, замызганного апостола — и прострелил ему колено из арбалета.

Реггин упал, и его тут же подхватили стражники в крылатых шлемах. Его притащили в Паучий замок, извлекли стрелу, обработали колено и бросили в холодную подземную камеру.

Романья громко рассмеялась, когда услышала о его незавидной судьбе.

— Ты молодец, — сказала она Мортимеру.

Тот напряженно кивнул.

Они вновь были в покоях королевы. Вот только на этот раз с ними была перепуганная и ничего не понимающая Фьельмар. Мортимер привел ее с явной неохотой, и теперь стоял рядом, бережно поддерживая за локоть. На лице у него было деревянное, очень смешное выражение.

Весь извелся, бедолага.

Романья бы посмеялась, но ей не хотелось смущать Мортимера.

Видя, что Фьельмар устала стоять на своих разбухших ногах, Романья сказала:

— Посадил бы ее на скамейку.

— Да, — вздрогнул Мортимер.

Он приволок из дальнего угла самую тяжелую из скамей, предварительно стряхнув с нее расшитые золотом подушки, и чуть ли не силой заставил жену присесть. Сам же садиться не стал — продолжил стоять истуканом.

Романья вздохнула.

Она села рядом с Фьельмар, плечом отодвинув навязчивого Мортимера в сторону, и ласково спросила, стараясь не коситься на ее живот:

— Ты говоришь на эльфийском?

Фьельмар недоуменно хлопала рыжими ресницами.

— Она не понимает. Я говорю с ней на ее языке, — вмешался Мортимер.

— Чем тебе не угодил наш? — удивилась Романья.

— В нем слишком много согласных.

Нашел причину.

И этот живот… Он так выпирает.

— Знаешь, я хочу потрогать ее брюхо, — сосредоточенно сказала Романья, рассматривая завороживший ее живот вблизи.

— Моя королева… — в голосе Мортимера прозвучало почти физическое страдание.

— Хорошо, не буду, — успокоила она его. — Не буду.

И вновь, в который раз, у нее разболелась голова.

Романья утомленно помассировала виски.

К ее удивлению, Фьельмар внезапно протянула руку и бесцеремонно погладила ее по отросткам короны. Боль утихла. Фьельмар что‑то сказала. Язык плосколобых оказался резким и рваным, похожим на низкие диалекты людей Рейнворта и Горневейна.

Фьельмар улыбнулась.

Королева была ошеломлена.

— Ей нравится твоя корона, — произнес Мортимер.

— Хоть кому‑то она нравится… — сдавленно ответила Романья.

Нерукотворная корона, как и полагается, проросла сквозь ее череп через месяц после коронации и брачной ночи. Она состояла из отростков костей и причиняла ужасную боль. Чтобы хоть как‑то заглушить ее, Романья пила болеутоляющее.

Но на этом странности не закончились.

Осмелев, дикарка положила мозолистую ладонь ей на плоский живот и назидательно произнесла что‑то. В ее взгляде появилось сочувствие.

— Переведи, — нетерпеливо сказала Романья.

Мортимер молчал.

— В чем дело? — удивилась королева.

— Она говорит, что вы бесплодны, — с каменным лицом сказал Мортимер. — Но это поправимо. Она может это исправить.

Романья ощутила, как у нее дергается веко. Она едва не удержалась, чтобы не вскочить на ноги и не заорать. Но она всегда держала себя в тисках самоконтроля. Даже когда ее мучил муж, Романья оставалась спокойна. Она знала, что она — лицо всего королевства, и не должна подавать виду, как ей плохо.