Рассказы

–Фрэнк, мне так нехорошо, когда я встаю. Давай останемся в комнате. Наверное, я приболела. Да еще так жарко…

Я подошел к окну и распахнул его.

–Сегодня улица старается для тебя, гляди-ка!

–Ты же знаешь, почему я не люблю открывать окно.

–Да. Но, ты помнишь? Сегодня другой день. Весь воздух наш и все улицы.

–Почему именно сегодня?

–А почему нет? Я принесу гитару.

Я уселся на полу возле ее ног и заиграл до боли родные нам звуки.

–Оу, Rolling Stones?

Я начал громко петь, не попадая в ноты.

–Живет в моем доме одна стрнная Мэ-эри! У нее две руки и две ноги, а вот голова, увы, одна! – Мэри громко смеялась, зарываясь в подушки, -Но что всего важнее, у нее есть большое сердце, и Мэри та – моя жена! И пускай ты рифмы не найдешь, но будь терпима, дорогая! Будь у тебя хоть сорок рук, любил б тебя, не отпуская!

–Вот надо же, в конце даже промелькнула одна рифма!

Крикнула Мэри, просмеявшись.

–Даа, случайно проскочила, не выдержав бездарности.

–Порадовала, однако.

Я даже не узнавал ее. Нам было по двадцать с небольшим, и мы шутили, не обращая внимание ни на что. Пускай, частичку Мэри уже покинула жизнь, пускай этот процесс ни на секунду не останавливался, сегодня я не знал этого. Сегодня мы играли в нормальную семью, где главная проблема, что готовить на ужин и кто заедет за детьми. Пускай, она не помнила, когда я подарил ей это чудесное неизъеденное временем, в отличие от нас, платье. Пускай, она забыла, что умирает, а я тоже забыл, и глаза наши были счастливы.

–Я хочу рисовать,– крикнул я.

–Я тоже!

–Но мы не умеем.

–А разве нам обязательно?

–У нас даже нет годной бумаги.

–Любимый, у нас четыре стены. Тебе мало?

Я заулыбался, как умел.

–Сейчас приду.

Я сбегал в гараж и принес краски, какие были: подсохшие и старые.

–С чего начнем? Принесешь кисти или поймешь наконец, что все, что нужно, у нас уже есть?

–Уже понял.

–Слава богу. – сказала Мэри и запустила руки в банки с красной и синей красками, – Никогда не делала этого раньше. Сначала почва под ногами. Затем наш новый дом на холме. И немного неба. Правда цвет, как у твоей утренней каши, но это ничего.

Мы беспорядочно махали руками, оставляя толстые разноцветные полосы.

–Теперь два окорока, чтобы не умереть с голода! И дождь, чтоб от него прятаться.

–Как думаешь, Пикассо рисовал окороки? – озадаченно спросила Мэри.

–В глубинах сознания очень может быть.

Мы засмеялись, и я понял, что наше творчество скорее напоминает беззубого мужчину в профиль, нежели пейзаж.

–Как мы назовем сие достояние?

–Наляпано с любовью?

–Отлично. Передает безграничность содержания.

–А может Окороки Биссон?

–Тогда полная версия звучит как «Наляпаные с любовью окороки Биссон в доме на холме под небом цвета каши»?

–Посмотри на свой фрак, Фрэнк.

–Лучше ты посмотри на мой фрак. Видишь, какой красивый у тебя муж?

–И грязный.

Я обнял ее.

–Ложись. Я сделаю нам кофе и принесу шоколадки.

–Я ничего не хочу, дорогой.

–Мы условились делать то, что хочу я, помнишь? Поэтому будь благоразумной. Тебе лучше?

–Мне лучше не бывает.

–То есть счастлива до кончиков ушек?

Она молчала и улыбалась.

–Я знаю, что да.

–Чуть-чуть разве что.

Я засмеялся.

Когда я принес поднос с фруктами, кофе и сладким, Мэри уже засыпала.

–Фрэнк. Возьми меня за руку.

Я послушно сел на острый край зловещего ложа, в котором растворялась моя жена, и погладил ее бледные пальцы.

–Я не хочу засыпать, – слишком грустно прошептала она.

–Ну же, это ничего. Завтра будет новый день.

–А мне так нравилось сегодня. Кто открыл окно?

–Я открыл, любимая.

–Ты ведь все время сидел здесь.

–Тогда, наверное, ветер.

–Да, он шумит, не переставая, уже который час.

–Я закрою. Спи, пожалуйста.

Не было ветра, как и не было шума. Были только я, Мэри и ее опухоль. И двое из нас соревновались в невидимой гонке за внимание. Увы, я начинал проигрывать.

–Фрэнк, не отпускай меня, пожалуйста.

–Я держу тебя, держу.

–Я не чувствую твоих рук.

Мы плакали. Оба тихо и очень сильно. Я посмотрел на часы. Четыре минуты после полуночи.

–Все верно,– прошептал я.

–Пожалуйста, держи меня за руку, любимый.

Я сжимал ее ладони до хруста костей, но она не знала этого.

Мы лежали в темноте. Воздух пах кофе, невысохшей краской и несправедливостью. Нас было трое: я, Мэри и ее опухоль. И двое из нас не увидели утра.

Идеальное свидание

Смеркалось. Ты сегодня уже не уснешь, Чарли, как ни старайся. Деревья шептали что-то о дожде, наивно чихал вечер. Что-то не так сегодня с огнем, словно атрофировались его выносливые мышцы. Мотыльки у костра кружат театрально медленно. Вот и мурашки. «Что-то не так сегодня со всеми вами, мне ведь не кажется?»Чарли то и дело закусывал губу и хмурил брови, не подозревая, как странно выглядит эта нескладная пляска лица. Липкие тени ресниц тревожно тряслись. Есть только один человек в мире, который знает, что делать во всех этих катастрофически странных ситуациях.

–Папа…

–Да,Чарли?

–Есть серьезный разговор.

–Серьезнее чем починка единственной газонокосилки?

–Серьезнее, чем все.

–Дело в твоей учебе?

–Дело в моей любви.