Рассказы о жизни московских зданий и их обитателей

Людмила Максакова сегодня чаще упоминается как мать оперной певицы Марии Максаковой, но в те годы она считалась богемной дивой Москвы. Дочь режиссера Рубена Симонова Ольга Симонова-Партан пишет о ней: «Максакова была в богемной Москве тех ушедших, советских времен притчей во языцех. Выйдя замуж, как тогда выражались, за “фирмача” из ФРГ, которого театральная Москва подобострастно величала “Улей”, она убивала наповал деятелей культуры и искусства своими шубами, бриллиантами, машинами. Сорила западными деньгами очень по-русски.

Исконно русская удаль гармонично сочеталась с ослепительной, западного происхождения роскошью. Сплетни о романах Людмилы Максаковой со знаменитостями, о ее театральных кознях и о ее фантастических туалетах постоянно циркулировали из уст в уста по богемной Москве. В те советские времена Максакова была предтечей сегодняшнего постсоветского гламура. Тогда была только одна настоящая московская львица – Людмила Максакова». И хотя звание народной артистки РСФСР Максаковой дали в 1980 году, еще раньше за глаза ее прозвали «нарядной артисткой» – на сцену родного вахтанговского театра она выходила в своих собственных драгоценностях.

В 1972 году Збарский выехал в Израиль, несмотря на завидное женское окружение и вполне достойное существование – хорошую квартиру, мастерскую на Поварской, дачу в Серебряном Бору. Уехал «просто от скуки, от общей серости жизни, от запертости, запретов, недосягаемости заграницы. Вместо советской предполагаемой карьеры предпочел тамошние неизвестности, которые давали вольность и независимость», – отмечал Анатолий Найман. Отец Юрия Красного не бальзамировал Ленина, но этот художник-график также выехал в Израиль в 1972 году. С жиру бесилась советская богема, как сказали бы на это в очереди за туалетной бумагой.

Но в 1960-е годы молодые и не имевшие пока мастерских на Поварской художники сидели за столиком в «Национале», трепались на разные темы. Збарский все мечтал загнать кому-нибудь задорого причудливый фонарь из мавзолея Ленина, видно оставшийся от папы-академика. А Красный (известный иллюстратор детских книг) по-дружески упрекал его, показывая на очередь к усыпальнице вождя: «Твой пахан из нашего вождя чучелку сделал, а народ теперь стоит». Збарский нисколько не обижался. За разговором они занимались чрезвычайно любопытным делом, рассматривая этикетку «Столичной», авторство которой до сих пор служит предметом спора – то ли это специалист по этикеткам Владимир Яковлев, то ли художник Андрей Иогансон (сын того самого Бориса Иогансона, автора «Допроса коммунистов»). Спорить об авторах можно долго (особенно за рюмкой коньяка), а вот что не подлежит сомнению, так это ракурс, с которого был сделан рисунок – и здесь нельзя не согласиться с Мессерером: кто бы ни создал картинку для самой популярной в мире водки, он сидел здесь, за столиком «Националя»…

А когда-то очень давно на месте Уголка стоял неприметный дом, известный еще с допетровских времен. Принадлежал он некоему Фирсанову и славился своим трактиром «Балаклава» на первом этаже. Откуда в Первопрестольной взялось крымское название? Ведь судя по старым фотографиям той же Тверской улицы, ее украшали гостиничные вывески исключительно с именами заморских городов – «Париж», «Лондон», «Мадрид», а тут – «Балаклава», что рядом с Севастополем. Наиболее предпочтительная версия такая: в трактир частенько приходили купцы-охотнорядцы с близлежащего торжища, заключавшие здесь же сделки, а затем их громко и дорого обмывавшие. А у охотнорядцев были на редкость неровные отношения со студентами близлежащего университета: они друг друга недолюбливали, нередко вступая в словесные перепалки, переходившие в кулачные бои. Одно из таких побоищ и произошло аккурат в трактире, получив у московских острословов название «Балаклавской битвы» – в честь сражения, состоявшегося в 1854 году во время Крымской войны 1853–1856 годов. Так и привязалось слово «Балаклава» к трактиру. Как тут не вспомнить весьма похожую историю, когда столкновения студентов с полицией на Тверской площади назвали Дрезденской битвой, поскольку случилась она у стен гостиницы «Дрезден». Неистребимы московские традиции!

«Балаклава» состояла из двух низких, полутемных залов, а вместо кабинетов в ней были две пещеры: правая и левая. Захаживал сюда завсегдатай и ценитель подобных заведений Владимир Гиляровский, бывавший в этих пещерах: «Это какие-то странные огромные ниши, напоминавшие исторические каменные мешки, каковыми, вероятно, они и были, судя по необыкновенной толщине сводов с торчащими из них железными толстыми полосами, кольцами и крючьями. Эти пещеры занимались только особо почетными гостями». Ну а менее почетные гости обходились залом попроще.

Почти что «Балаклава». Московский трактир. Художник Б.М. Кустодиев, 1916. Фрагмент