Рассказы о жизни московских зданий и их обитателей

Если бы Корней Иванович знал, какая удача ему выпала – поспать в «Национале», ибо в это время номерной фонд гостиницы был остро востребован Наркоматом иностранных дел. В Москве в рамках подписания «Протокола о взаимной помощи между Монголией и СССР» находилась делегация из дружественной страны – ее членов поселили именно в «Национале». Чуковский столкнулся с одним из монгольских министров в ресторане гостиницы, писателю стало интересно, насколько иностранный гость щедр и дал ли он на чай официанту, на что тот ответил своим профессиональным термином: «Прилично реагировал!» А еще Чуковский стал свидетелем недобросовестной конкуренции между «Националем» и «Москвой»: «Этот же лакей со злобой говорил мне, что гостиница “Москва”, о кот. столько кричали, уже разрушается, потолки обсыпаются, штукатурка падает и проч. (Все это оказалось ложью. Я в тот же день был в “Москве” – гостиница весьма фундаментальная.) “Националь” – “конкурентка “Москвы” и потому ругает ее на чем свет стоит: “Руки надо отрезать тому, кто строил эту гостиницу, и голову тому, кто ее принял”».

Через несколько месяцев после смерти Сталина, в июне 1953 года по Москве поползли слухи о грядущей денежной реформе. А при чем же здесь «Националь?» Будто перед концом света богатенький народ, опасаясь, что все деньги сгорят, осадил ресторан гостиницы, желая потратить их хотя бы таким своеобразным образом. 27 июня 1953 года Чуковский записал: «Ни к одной сберкассе нет доступа. Паника перед денежной реформой. Хотел получить пенсию и не мог: на Телеграфе тысяч пять народу в очередях к сберкассам. Закупают все – ковры, хомуты, горшки. В магазине роялей: “Что за чорт, не дают трех роялей в одни руки!” Все серебро исчезло (твердая валюта!). Ни в метро, ни в трамваях, ни в магазинах не дают сдачи. Вообще столица охвачена безумием – как перед концом света. В “Националь” нельзя пробиться: толпы народу захватили столики – чтоб на свои обреченные гибели деньги в последний раз напиться и наесться.

Я видел в городе человека, у которого на сберкнижке было 55 тысяч. Он решил, что пять тысяч будут сохранены для него в целости, а 50 превратятся в нули. Поэтому он взял из кассы эти 50 тысяч и решил распределить их между десятью кассами – так сохранятся все деньги. Но вынуть-то он вынул, а положить невозможно. Нужно стоять десять часов в очереди, а у него и времени мало. Потный, с выпученными глазами, с портфелем, набитым сотняшками, с перекошенным от ужаса лицом. И рядом с ним такие же маньяки. Женщина: “Я стою уже 16 часов”. Милиционер у дверей каждой – самой крошечной – кассы. К нему подходит изнуренная девица: “У меня аккредитив. Вот! У меня аккредитив”. – “Покажите проездной билет!“ – “Билет я куплю завтра, чуть получу по аккредитиву“. – “Нет билета, становитесь в очередь“. Толпа гогочет. Все магазины уже опустели совсем. Видели человека, закупившего штук восемь ночных горшков. Люди покупают велосипеды, даже не свинченные: колесо отдельно, руль отдельно. Ни о чем другом не говорят… Хорошо же верит народ своему правительству, если так сильно боится подвоха!»

В те дни рестораны и магазины Москвы выполнили годовой производственный план, а денежная реформа состоялась только через восемь лет. А не имевшие ничего за душой москвичи получили повод потешаться над обладателями трех роялей и груды ночных горшков.