Более того, из ее раскрытого рта глумливо свешивался помятый язык носового платка. Она растерянно затолкала его обратно, окунув в сумочку руку и тщетно пытаясь нашарить там кошелек. Не веря себе, она лихорадочно начала выворачивать из сумочки все ее внутренности, накидывая их на продукты в корзине. Древние конфеты в потертых фантиках, полуистлевшие записки, рекламные листочки, которые ей насильно всовывали у входа в метро, щербатая расческа, неожиданно новая пудреница и прочие дамские мелочи громоздились на неоплаченных покупках, просачивались сквозь них, проваливались в крупные клетки корзины. «КАК?! – только и могла повторять про себя Маргарита Степановна. – КАК?!» Это глупое слово как нельзя лучше вмещало в себя недоумение, негодование и бессилие, которые она испытывала.
Тем временем работяга с загорелой шеей наконец вынужден был прервать коловращение мелочи в своем кармане, расстался с ее частью и, забрав покупки, ушел. Маргарита Степановна оказалась один на один с кассиршей – плотной кучерявой женщиной средних лет. В конопушках. «Что же делать?» – беспомощно подумала Маргарита Степановна, глядя на конопушки и теперь еще переживая из-за добавившегося горя неплатежеспособности. Раздражаясь на заминку в своей работе, кассирша произнесла с заметным южным выговором:
– Женщина, долго вас ждать? Выкладывайте покупки!
Но Маргарита Степановна и не думала этого делать. Бормоча «сейчас, сейчас», она вдруг решила поискаться в карманах своего синего жакета. Кассирша плавным движением пианистки убрала руки с кассового аппарата и с обновленным вниманием взглянула на маленькую аккуратную старушку, азартно роющуюся в карманах, затем запихивающую в сумку кучу бумажек и вещичек и роющуюся там, потом снова с неослабевающим вдохновением возвращающуюся к карманам.
– Забыли деньги? – с неожиданным сочувствием произнесла кассирша, наивно подняв круглые брови, отчего лицо ее сделалось детским.
Маргарита Степановна остановилась и сразу вся как-то обмякла.
– Если бы, – грустно пробормотала она, медленно протиснулась вдоль корзины с больше ей не принадлежащей едой, горестно крякнула, махнула рукой и вышла из магазина.
На улице за это время успела совершенно испоганиться погода – небо потемнело, дул злой ветер, летали полиэтиленовые пакеты, похожие на морских медуз. Одна такая медуза чуть не угодила Маргарите Степановне в лицо. Маргарита Степановна поежилась, пытаясь соединить на горле края глубокого V-образного выреза утлого жакета. Под левой лопаткой кольнуло и так там и осталось. В сумочке должен был быть валидол. Она устало его поискала, краем сознания надеясь на чудо объявления кошелька. Наверное, валидол провалился, когда она вываливала все около кассы. Ладно… Бог с ним. Возвращаться в дурацкий магазин за валидолом было невозможно. Надо было где-нибудь посидеть.
Маргарита Степановна осмотрелась в поисках скамейки. Поблизости ничего не было. Та, на которой сидела давешняя старушка в бледном платочке, была метрах в ста. Сейчас это далеко. «Ну, а мы не спеша», – уговаривала себя Маргарита Степановна. В конце концов, глупо расстраиваться из-за денег, да и сколько там их было?! Остатки пенсии. Пенсия через два дня, дотяну как-нибудь. Дома крупа есть, картошка еще осталась, морковка… Нет, морковка закончилась. Лук есть. Много лука. Почти полный, едва начатый сетчатый мешок на балконе… Она уютно бормотала себе под нос успокоительную дребедень, но почему-то вдруг почувствовала страх, как будто что-то нависло над ней. Или в ней, и – сейчас рванет.
«Это дождь… сейчас… пройдет… дождь». На лицо Маргариты Степановны действительно упало несколько крупных капель и, предупредив, через секунду затарабанило вовсю. Прохожие, вжав головы в плечи, прикрывая себя кто чем, кинулись прятаться под крыши. Скоро никого не осталось.
Маргарита Степановна остановилась и стояла посреди дороги совсем одна. Она подняла голову, закрыла глаза и чувствовала, как холодно-теплые струйки стекают по лицу, волосам, затекают за шиворот и в ботинки, пропитывают одежду. Постепенно Маргарите Степановне стало казаться, что все ее тело напиталось водой, стало тяжелым, и она уже не сможет сдвинуть его с места, даже если захочет. Боль в груди не проходила, холодное острие под лопаткой стало жечь. Ей казалось, что воздух, который она вдыхает, перестал попадать в легкие, а заходит куда-то рядом в полной бесполезности.