Рассказы разведчика

С помощью разведчиков мы выбрались из траншеи на бруствер и оказались на нейтральной полосе. Впереди идет Грищенко, за ним Богатиков и Курский с громкоговорителем. Замыкающим иду я. На этот раз мне поручена катушка с проводами, которую я тащу на своей спине. Сейчас особенно чувствуешь, как тесно, грязно и неуютно в окопах и как хорошо здесь в поле. Какой чистый и свежий воздух! Он пропитан чарующим и опьяняющим запахом полевых трав. Так и хочется встать во весь рост, крикнуть диким голосом и побежать босиком по полю навстречу упругому ветру, как это мы делали в далеком детстве, когда гоняли совхозных лошадей в ночное. Но вместо ржания лошадей я слышу пулеметные очереди. Где-то в стороне разорвалась залетевшая мина, а слева от нас взвилась ввысь одиночная ракета. Я еле успеваю за своими товарищами – мешает катушка, она медленно со скрипом вращается у меня на спине, оставляя на земле размотанный провод. Если я начинаю передвигаться быстрее, катушка скрипит еще громче.

– Ну вот, смотрите дерево, – вполголоса сказал Грищенко, садясь на корточки перед куцей березкой. Курский качнул ее и сказал басом:

– Не годится. Колокол тяжелый, а это деревце слабое, к тому же оно в нескольких метрах перебито осколками, вот смотрите.

Ползем дальше.

– Сейчас должно быть еще одно дерево, – шепчет старший лейтенант.

Действительно, из темноты начало показываться большое ветвистое дерево. Богатиков первым подполз к нему, шлепнул его по толстому стволу и весело прошептал:

– То, что надо.

С помощью Алексея он ловко забрался на нижний кряжистый сук, из его рук подхватил динамик и куском проволоки крепко прикрутил его к стволу, подсоединил провода и спустился на землю. Потом он взял у меня катушку, приставил ее к дереву и тоже привязал ее куском провода.

Когда работа была закончена, он встал во весь рост и дважды обошел дерево.

– Немец что-то заметил, видите, уже два пулемета бьют в нашу сторону, – сказал Грищенко.

– Кажется, я слишком высоко задрал раструб динамика, весь звук будет уходить в небо. Так не годится, нужно переделать.

– Да, тише ты! – кричит на него Курский.

Но Богатиков еще раз залез на дерево, развязал крепление, повернул раструб динамика строну немецких окопов, откуда уже велась усиленная пулеметная стрельба, и снова надежно прикрутил к толстому шершавому стволу.

– Ну вот, теперь все, – сказал Богатиков, стоя во весь рост и оправляя помятую гимнастерку.

– Пошли! – скомандовал Грищенко и мы быстро, не пригибаясь, подгоняемые немецкими пулями, побежали к своим окопам.

– Ну, как? – спросил Тараненко, помогая встать на ноги свалившемуся на него старшему лейтенанту.

– Нормально. Только вот немцы нас засекли и постреливают.

– Ничего, сейчас замолчат, – сказал Курский и вдруг, перейдя на официальный тон, спросил: – Товарищ капитан, разрешите начать.

– Давайте подождем майора Чернышева, как ни как он все же здесь хозяин и с минуты на минуту должен объявиться.

– Ждать нельзя, уже одиннадцать часов ночи, немецкие солдаты скоро начнут расходиться по блиндажам, пойдут к себе в тыл, кого же мы будем агитировать?

– Если нельзя ждать, то начинайте, – согласился Тараненко.

Мы вошли в блиндаж. Богатиков повернул выключатель, и на панели вспыхнула красная сигнальная лампочка, стрелки приборов пришли в движение, где-то внизу загудел умформер. Курский пододвинул пустой ящик поближе к нарам и сел на него.

– Минут пять-шесть даю на прогрев ламп, а потом на полную мощность включу музыку, – пояснил он, выбирая пластинку.

– Пойдемте наверх, послушаем, – предложил Тараненко. Мы вышли наружу и прислушались.

Вдруг сильные аккорды музыки прозвучали над окопами. Музыка спокойно и величественно разливалась по полям и ложбинам, по блиндажам и траншеям и, наконец, полностью заполнила все окружающее пространство. Торжественная мелодия Бетховена заставила умолкнуть пулеметы и минометы, заставили сидевших в окопах людей отложить оружие, вытянуть шеи и прислушаться к ее звукам. Обедневшие души и ожесточенные сердца этих людей наполнились чем-то новым, еще неосознанным и непонятным, но радостным и одновременно печальным, от чего захотелось смеяться и плакать, любить и ненавидеть. Были задеты какие-то затаенные душевные струны, к которым давно – давно никто не прикасался, которые долго молчали и сейчас вот вдруг заиграли и запели, выворачивая наизнанку душу человека. То, что было далеким и забытым, стало вдруг близким и явственным, дорогим и значительным. Музыка! У каждого человека в сердце есть для нее место, у каждого человека с ней связано что-то дорогое, заветное. Музыка на войне! Сейчас она многим солдатам показалась каким-то чудом, свалившимся прямо с неба. Вот почему каждый сидевший в окопах солдат, который постоянно видит смерть и разрушение, вдруг понял, что есть другая жизнь не похожая на эту – мирная жизнь, о которой он только может мечтать.