До конца дня Крарсон все переживал по поводу своего визита в Трембли и что он побеспокоил полицию по пустякам, о чем ему завуалированно намекнул инспектор. А на следующее утро, пока он был внизу, он услышал какой-то звук, доносившийся из спальни, бросился наверх и обнаружил еще одну дыру в той же самой оконной раме и еще один осколок стекла, а на полу — ничего. Дело в том, что в двадцати пяти ярдах перед окном были заросли рододендрона, переходившие в небольшой перелесок. Звука выстрела слышно не было, но служанка, находившаяся в другой комнате возле открытого окна, уловила какой-то шум из зарослей, как будто бы выстрел из духового ружья, хотя в точности она описать его не смогла, опасаясь, что бросит тень на своего племянника, обнаружив излишние знания в этом вопросе, потому что последний имел духовое ружье и иногда постреливал по воробьям, хотя в это самое время должен был заниматься совсем другим. Крарсон запретил служанке входить и свою спальню, сам осмотрел комнату, нашел осколок стекла, вышел и запер дверь. Потом он пошел к телефону и позвонил инспектору Мулленсу. Инспектор Мулленс как раз в то утро встречался с мистером Тарландом и беседовал с ним по поводу его лицензии на отстрел свиньи, и постепенно перевел разговор на Крарсона, и Тарланд не высказал по отношению к Крарсону ни малейшей враждебности, кроме того, что сказал: «Он из этих, зацикленных на еде чудаков». И Мулленс немедленно решил, что со стороны Тарланда никаких претензий к Крарсону нет. С Крарсоном дело обстояло сложнее, так как он очевидно был напуган и абсолютно убежден, что Тарланд его намеревался, как грубовато выразился инспектор, обсуждая это случай с сержантом, «укокошить».
— Пожалуйста, приходите прямо сейчас, — сказал Крарсон по телефону. Однако инспектор Мулленс прислал сержанта. Сержант Смегг примчался на своей скоростной машине, тщательно обследовал комнату и нашел на ковре мелкие фрагменты стекла, но нигде в комнате не обнаружил никакого следа от пули. О чем он доложил инспектору, и добавил:
— А у него в кровати я заприметил блоху, сэр.
— О господи, — взмолился инспектор Мулленс, — прекратите. Джентльмену лучше об этом даже не говорить. Если бы мы желали его обидеть (а на это он наверняка бы обиделся!), рассказав ему о блохах, то нам с ним стало бы еще труднее иметь дело. Давайте будем придерживаться только улик, на поиски которых я вас и отправлял, и что бы вы ни делали, не грубите ему.
— Прошу прощения, сэр, — сказал сержант.
— Поймите, с ним и так нелегко, — сказал инспектор Мулленс.
— Понимаю, сэр, — сказал сержант Смегг.
И затем инспектор позвонил мистеру Крарсону и сказал ему, что, судя по докладу сержанта, после тщательного обследования не было выявлено каких бы то ни было снарядов, и что ущерб скорее всего был нанесен мальчишками, запускавшими катапульты, или кидавшимися какими-то безобидными штуками, что этих мальчишек можно будет выследить и соответствующим манером с ними разобраться.
На следующее утро все повторилось. Точно так же не удалось найти ничего, кроме крошечных осколков стекла, и на этот раз Крарсон позвонил уже в старый добрый Скотланд-Ярд, набрав номер Блэкфрайрс 00–00, потому что понял, что никакой помощи от инспектора Мулленса ему не видать. Он рассказал о том, что произошло, и во второй половине дня они прислали машину, и в ней было трое, не считая водителя-полисмена. Это были инспектор, один специалист по ядам и один — по микробам. Из того места на ковре, где были найдены осколки стекла, они вырезали полоску и забрали ее с собой, а комнату перед уходом заперли, и велели Крарсону забрать оттуда кровать, зубные щетки и бритву.
— Все будет хорошо, сэр, — заверил его инспектор, — если вы никому за пределами дома не расскажете, что переехали в другую комнату.
— Но в чем же дело, как вы полагаете? — спросил Крарсон.
— Через несколько дней мы вас известим, сэр, — сказал инспектор. — Все будет хорошо.