— Да, это позор, — согласился он.
И затем он продолжил свою речь, обращаясь к взволнованной и жаждущей аудитории. А чего, собственно, жаждущей, вдруг задумался американец. Но по мере того как речь становилась все более страстной и выступающий все более воодушевлялся, он сообразил, что древняя религия этих людей, столь безжалостно подавлявшаяся англичанами, должна быть восстановлена немедленно, и прямо в этой комнате. И вот что странно: Отис все это понял, несмотря на то что оратор уже давно перестал говорить по-английски. Очень вежливо, с обходительностью и в некотором смысле даже обаянием, один из индусов подошел к Отису и попросил его немножко отодвинуть стул от стены, чтобы все могли получше разглядеть достопочтенного секретаря хоумтаунского отделения ветви Лиги «Индия для индийцев». Отис вовсе не хотел, чтобы его получше разглядели, потому что его карман топорщился из-за Ганеши, а Отис придавал большое значение подобающей одежде, особенно среди этих людей, которые, вероятно, никогда раньше не видели американского гражданина и которым нужно было продемонстрировать, что эти граждане одеваются достойным образом. Но тем не менее Отис кивнул, и индус растворился во взволнованной толпе. Отис взялся за подлокотники стула и уже собрался подвинуть его вперед, как вдруг он почувствовал между пальцами правой руки какой-то предмет, он опустил глаза и увидел, что это конверт. Рядом с ним стояло довольно-таки много людей, и он не заметил, кто именно подложил этот конверт. Один из них в этот момент проходил рядом с его стулом, но Отис не был уверен, что это был именно он. В конверте было письмо, и, застигнутый врасплох его неожиданной доставкой, Отис открыл его и стал читать, а тот человек стоял неподвижно, как будто ожидая, когда же он подвинет стул. Деловая жилка американского бизнесмена, возможно, не идет ни в какое сравнение с проницательностью восточных людей, и все же Отис смекнул, что такая секретность с доставкой письма заслуживает некой маскировки, и он постарался прочитать это письмо, по возможности не привлекая лишнего внимания. Оратор продолжал говорить. По мере того как он нараспев описывал свой триумф над фанатизмом англичан, которые чинили препятствия древней вере, в его манере говорить появлялось нечто жреческое. Отис все прекрасно понимал, хоть не знал ни слова на хинди, и он видел, что темнокожая аудитория ловит каждое слово с горящими глазами, как если бы это было заклинание. Однако он решил прервать речь, и при том довольно резко. Подняв ладонь по направлению к оратору, как бы призывая его замолчать, он встал и обратился к аудитории.
— Послушайте, ребята, — сказал он, — то, что говорит ваш главный, это здорово. Приятно это слышать. Но позвольте и я вам кое-что покажу. Я хочу, чтобы вы подбросили монетку в дальнем углу комнаты, любую чертову монету, какую хотите, и посмотрели, как я кое-что вам продемонстрирую, а именно — как я метко стреляю. Не бойтесь, я никого из вас не задену, потому что попаду прямо в эту монетку, в самую ее серединку.
В голосе Отиса чувствовалась некая властность, как и в жесте руки, которым он заставил замолчать оратора. Отис читал о Бремени Белых и презирал капитализм, но тем не менее все это присутствовало в его голосе и держало аудиторию.
— И не думайте, — сказал он, похлопывая себя по карману, — что у меня тут какой-нибудь шестизарядный револьвер, потому что в моей пушке десять патронов, и запасной магазин с еще десятью, который я мгновенно вставлю.
Индус, который стоял рядом с ним, все еще ждал, когда он подвинет стул, и Отис поглядывал на его искоса, обхватив в кармане голову Ганеши.
— Ну, ребятки, — продолжал он, — вижу, вы не хотите подбросить монетку и посмотреть, как я в нее попаду. Так что я лучше выйду отсюда и постреляю снаружи. И у меня найдется двадцать пулек для любого, кто окажется между мной и дверью.
Он держал письмо в левой руке, а правой сжимал в кармане Ганешу.
— Вижу, что моя могила уже вырыта. Что же, это здорово, пускай. Потому что, если я вытащу свою пушку, понадобится много могил, а мне неохота рыть их самому на такой жаре. Может, англичане были правы, когда пытались покончить с тугами.[15] Может, у них было для этого больше оснований, чем я думал. Но я не собираюсь вмешиваться в эти ваши игры и связываться с какими-то вашими чертовыми богами. Но только пусть и они со мной не связываются. Ясно? Вам ясно, ребята? Или мне все-таки достать свою пушку? Как пожелаете. Но если уж я ее выну, одной могилой не обойдешься. А теперь я пошел. И очень, очень рад был с вами познакомиться, Салаам, или как тебя там. Можешь продолжать, босс.
И Отис направился вон из комнаты, время от времени оглядываясь и не вынимая правой руки из кармана, в котором топорщился идол. Ибо туги всегда нападают сзади.
Но никто так и не сдвинулся с места.