Рассказы сновидца

— Возможно, все именно так, как говорит товарищ Дронски, а может быть, и нет. Но это лишь доказывает, что либо он сам, либо один из четырех товарищей, которые его обыскивали, является английским шпионом. Вы все знаете, товарищи, и все давали присягу, что дело — превыше всего. Посему, хотя я лично скорблю об этом, все эти пятеро должны быть ликвидированы. Ибо любой шпион подвергает наши жизни опасности. И эти пятеро обязаны подчиниться моему решению, зная, что все это ради нашего общего дела.

— А дело это — убийства в особо крупных масштабах, так что не существовало никакой весомой причины, почему эти пятеро должны протестовать. Я имею в виду, протестовать против убийства. Это ведь все равно, что вступить в шахматный клуб, а потом заявить, что шахматы — пустая трата времени. А на том клочке бумаги я написал: «Мы или они. Мы должны их ликвидировать. Нет?» Остальное я попытался выразить глазами, что было вовсе не трудно, гораздо сложнее было понять, что выражает его взгляд. Но я рассчитывал на то, что он со мной согласится, и, как оказалось, он действительно был «за». Очевидно, он был более влиятелен, нежели президент, и, скорее всего, однажды занял бы его место, которое, что бы мы ни думали о подобной шайке убийц, для него было бы наивысшей должностью на земле. С какой стати он должен был дать себя зарезать, только чтобы потешить человека, которого мечтал заменить? По его лицу это не читалось, но я надеялся, что он согласен. Так что вслед за этим, незаметным кивком головы я предложил ему показать записочку остальным. Он согласился, а президент тем временем заканчивал излагать свои интересные соображения.

Когда Бротской передал клочок бумаги остальным троим, я уже знал наверняка, что он со мной заодно. Более того, я знал, что и те трое сделают все, что скажет Бротской. Такой это был человек.

Так они и поступили. Чтобы выиграть время, я взял слово, пока те трое читали мою записочку. Они прислушивались к разговору. «Правильно, товарищ президент, — сказал я. — Не может быть, чтобы лучшая часть мировой интеллигенции, и вы как наиболее интеллектуальный ее представитель, не смогли поймать истинного шпиона, обойдясь без невинных жертв». И я продолжал в том же духе, сейчас уже не помню, что именно я говорил. Однако, несмотря на то что они вроде бы заинтересовались моими словами, это не возымело никакого эффекта. «Я же сказал, что я буду об этом скорбеть», — повторил президент. Он так это сказал, словно его скорбь была для нас каким-то благом.

— А какое у вас при себе было оружие? — поинтересовался я.

— Оружие? — переспросил старый сыщик, отрываясь от своих бобовых грядок. — Никакого, кроме кинжалов. Президент запретил приходить с револьверами. Кто знает, говорил он, что взбредет в голову английской полиции. Поэтому он запретил револьверы, запретил под присягой. Но, конечно же, у всех были кинжалы. Иностранцы всегда носят их при себе. У меня и у самого был кинжал, — так, для маскировки, чтобы ни от кого из этих иностранных разбойников не отличаться. Я и не думал никогда, что доведется им воспользоваться. Но, выходит, мне повезло, что он у меня был. Он очень пригодился.

В общем, я закончил свое выступление, когда увидел, что остальные четверо уже наготове. Времени для раздумий больше не оставалось, ибо, в конце концов, это был их единственный шанс. Тут я встретился глазами с Бротским, он напал с кинжалом на президента, а мы напали на остальных. Мы представляли собой половину стола и напали внезапно. Их было больше, но нам удалось их одолеть. Мы убили двоих, — президента и еще одного, — и теперь нас было пятеро против троих. Эти трое отступили назад, и мы снова на них набросились. Конечно, все уже вытащили свои кинжалы. И эффекта внезапности уже не было. Мы прижали их к стене, никто не проронил ни слова. Бротской естественным образом взял на себя командование нашей стороной и по его знаку мы снова напали на них. Но в этот момент и они напали на нас. Они сразили одного из наших ударом кинжала в солнечное сплетение, а мы убили двоих из них. И остался только один. Все по-прежнему молчали, и этот последний наш противник взял еще один кинжал в левую руку, отступил в угол и обернулся к нам. На этот раз мы действовали осторожнее, опасаясь, что он заденет еще кого-нибудь из нас. Мы схватили кресла и пошли на него, прикрываясь креслами, как щитом, и скоро управились с ним.

— Теперь остались в живых лишь Бротской, я, и трое других, один из которых, видимо, был смертельно ранен. Мне нужно было быстро соображать. Врагов у меня стало меньше, однако теперь простая арфиметика — один шанс из пяти, — делала меня подозреваемым в два раза больше, чем когда в этой комнате было десять живых людей. Поэтому я повернулся к Бротскому, и прежде, чем кто-нибудь успел что-либо произнести, я сказал: «Я верю вам, товарищ, как самому себе. Но что вы скажете про остальных?»