«Я всегда замечал, что в разгар событий люди часто заблуждаются относительно душевного состояния тех, кто в них участвует. Эти события прозорливо оценивают по действиям участников, однако их тайные мысли, чувства, пристрастия и намерения остаются для нас неведомыми. К примеру, я никак не мог разобраться в психологии Бертранды и, еще менее того, в чувствах Катрин. Обе сестры отличались резкими переменами настроения, от страха до полного спокойствия, от веселости до черной меланхолии, и это вводило меня в заблуждение. Во всех этих переменах я искал только связь с нашим делом и расспрашивал сестер по этому поводу, тогда как их мысли были очень далеки от него. Моя ошибка заключалась в том, что я трудился над криминальной стороной дела и не заметил, что проблема частично гнездилась в области чувств. Вот это и замедлило ход моего расследования».
Зато как щедро это запоздалое открытие вознаградило Рауля!
Став ежедневным советчиком обеих сестер, вынужденным ободрять своих подопечных, он провел в их обществе несколько очаровательных недель. По утрам, перед завтраком, дамы встречались с Раулем на барке, которую он привязал к причальному столбу левого берега, чтобы развлекаться рыбной ловлей – своим излюбленным хобби.
Иногда они плавали по реке, сносимые течением. Суденышко проходило под мостом, мимо Римского холма, и попадало в глубокое ущелье, ведшее к трем ивам. А потом они беззаботно возращались обратно, вместе со спадавшей волной. После обеда совершалась прогулка по окрестностям, в сторону Лильбонна, Танкарвиля или селения Бамм, где Рауль болтал с крестьянами.
Обычно нормандцы с подозрением относятся к чужакам, называя их «пришлыми», однако Рауль умел найти с ними общий язык. Таким образом, он узнал, что за последние годы здесь произошло множество ограблений, в основном в замках либо во владениях зажиточных фермеров. Злодеи перелезали через стены, взбирались на утесы, проникали в дома и похищали серебряную посуду или фамильные драгоценности.
Розыски никогда не давали результатов – эти преступления даже не упоминались, когда расследовалось убийство Герсена; однако все местные жители уверяли, что многие из них совершал человек в широкополой шляпе. Они утверждали, что видели эту шляпу – вроде бы темную или вообще черную. А ее владелец был худощав и очень высокого роста, куда выше среднего.
В трех случаях удалось зафиксировать следы его обуви – глубокие, огромные и, несомненно, оставленные деревянными сабо, какие мог бы носить великан.
Самое поразительное было то, что однажды, пробираясь в замок, грабитель воспользовался старинным канализационным ходом, таким узким, что в него мог пролезть разве что ребенок. А во внутреннем дворе этого замка кому-то удалось заметить силуэт его огромной шляпы и позже – снять отпечатки гигантских сабо. Каким же образом шляпа и огромные башмаки смогли оказаться в замке, если вор полз туда по этому канализационному ходу?!
Итак, легенда о воре в широкополой шляпе распространилась по всей округе; его боялись, как дикого зверя, способного на самые свирепые преступления. По словам местных кумушек, именно этот злодей и был убийцей месье Герсена, и такое предположение выглядело довольно правдоподобным.
Бешу, поставленный Раулем в известность об этих слухах, немедленно заявил, что в ту ночь, когда на Катрин напали в ее спальне, преступник, спасшийся от преследователей в темном парке, тоже был в шляпе с огромными полями. Видел он его совсем недолго и вспомнил об этом только сейчас.
Короче говоря, все гипотезы вертелись вокруг таинственного субъекта в темной шляпе и в обуви причудливого фасона. Беспрепятственно проникая в дома и спокойно покидая их, он бродил по окрестностям, время от времени безнаказанно совершая очередное преступление и выступая в роли злого гения здешних мест.
Однажды днем Рауль, которого сыщицкий инстинкт часто направлял к хижине старухи Вошель, привел туда с собой обеих сестер. Разглядывая груду деревянных обломков, сваленных кое-как на земле, он заметил старую треснувшую дверь, на которой виднелся грубый неумелый рисунок, сделанный мелом.
– Смотрите-ка! – сказал Рауль. – Да ведь это наш злодей, я узнаю его по широкополой шляпе, похожей на сомбреро; говорят, он именно в такой и щеголяет.
– Удивительно! – прошептала Катрин. – Кто же мог нарисовать такое?
– Да сын старухи Вошель. Он часто забавлялся тем, что рисовал на досках или на кусках картона. Неумело, конечно, совсем примитивно. Ну вот, теперь все и сходится! Хижина Вошелей – вот он, центр всех злодеяний.
Не исключено, что «наш» убийца встречался здесь с месье Герсеном. И здесь же парочка лесорубов-чужаков была нанята сыном старухи Вошель, чтобы пересадить три ивы. Сама хозяйка, уже тогда полубезумная, скорее всего, слышала этот их разговор. Она инстинктивно угадывала то, чего не понимала, перебирала слова в своей убогой памяти и позднее пересказала вам это, Катрин, – пересказала бессвязными обрывочными фразами, смешанными с угрозами, которые вас так напугали.