Расследования Арсена Люпена

– Не дуйся. Смотри-ка, теперь я чувствую себя гораздо лучше. И мне кажется, что Катрин и Бертранда правильно сделали, что сбежали от меня. Я больше не выгляжу в собственных глазах таким уж болваном! Это же надо: любить сразу двух женщин! Ведь ни одной из них нельзя сказать: «Я вас люблю», не солгав при этом другой! В таких случаях мужчина в конце концов остается один, как круглый дурак… Ах, Бешу, что за прекрасные воспоминания… Я все расскажу тебе, когда упрячу в безопасное место. Не дуйся на меня, старый товарищ, ты еще скажешь мне спасибо!

Вот так, мчась по улицам и по дорогам, автомобиль направлялся то ли в Брюссель… то ли на юг… а может, и на север… Этого Рауль пока не знал.

Изумрудный кабошон [21]

– Ольга, дорогая, вы говорите об этом господине так, словно знаете его!

Княгиня Ольга улыбнулась стайке своих подруг, которые курили и болтали, сидя вокруг нее, и ответила:

– Боже, но я действительно его знаю.

– Вот как?! Вы знаете Арсена Люпена?!

– Прекрасно знаю!

– Но… разве это возможно?

– Ну, по крайней мере, – поправилась она, – я знакома с человеком, который забавы ради изображал детектива, якобы работавшего в агентстве «Барнетт и К°». А нынче уже известно, что Джим Барнетт и все сотрудники его агентства – это и есть Арсен Люпен, в одном лице. И в результате…

– Неужели он вас обокрал?

– Совсем напротив! Он оказал мне услугу…

– Боже, да ведь это настоящее приключение!

– Никоим образом! У нас состоялась милая беседа, занявшая, быть может, каких-то полчаса и притом лишенная любых театральных эффектов. Однако в эти тридцать минут мне казалось, что я имею дело с поистине выдающейся личностью, владеющей элементарными и одновременно совершенно необычными методами расследования.

Дамы засыпали ее вопросами. Но Ольга ответила на них не сразу. Эта женщина, ведущая довольно загадочный образ жизни, очень скупо говорила о себе даже с самыми близкими подругами. Любила ли она кого-нибудь после кончины своего супруга? Уступила ли страстным притязаниям тех мужчин, которых привлекала ее ослепительная красота, ее белокурые волосы и небесно-голубые глаза? В обществе полагали, что да, а некоторые злые языки утверждали даже, что она способна воплощать некие поразительные фантазии, причем скорее ради удовлетворения собственного любопытства, чем ради любви. Однако на самом деле никто ничего толком не знал. И ни одно мужское имя так и не прозвучало. Но нынче Ольга была откровеннее обычного и, не заставив упрашивать себя слишком долго, слегка приподняла завесу над своей жизнью.

– А собственно, почему бы и не поведать вам эту историю? – сказала она. – Правда, мне придется упомянуть об одном человеке, но роль, которую он сыграл в этом приключении, никоим образом не понуждает меня к скрытности. Впрочем, я расскажу о нем лишь коротко, поскольку вас в первую очередь интересует Арсен Люпен, не правда ли? Итак, в то время… но, пожалуй, я ограничусь единственной фразой, значение которой вы наверняка сможете оценить по достоинству… итак, в то время я внушила страстную, искреннюю любовь – да, я имею право называть ее так! – мужчине, чье имя, думаю, должно быть вам известно: его звали Максим Дервиноль.

Подруги Ольги сразу встрепенулись.

– Максим Дервиноль? Сын банкира?

– Да, – ответила она.

– Того самого банкира-афериста, жулика, который повесился в тюремной камере Сантэ[22] на следующий день после своего ареста?

– Да, – повторила княгиня с полнейшим спокойствием.

Затем, собравшись с мыслями, она продолжила свой рассказ:

– Я была клиенткой банкира Дервиноля и, следовательно, одной из его главных жертв. Спустя какое-то время после самоубийства отца Максим нанес мне визит. Он имел собственное дело, принесшее ему большое состояние, и решил компенсировать потери всех отцовских кредиторов, в том числе и мои, попросив только о соблюдении неких условий, обсуждение которых обязывало его часто приходить ко мне. Должна признаться, что человек этот всегда вызывал у меня искреннюю симпатию, которая только укрепилась, когда я увидела, с каким достоинством он держится, несмотря на случившееся.

Благородное желание погасить отцовские долги казалось Максиму вполне естественным; он вел себя так невозмутимо, словно гнусные аферы этого человека никак не касались его самого; однако же чувствовалось, что это низкое преступление глубоко его ранило и что малейшее упоминание о нем бередит эту душевную рану.

Поначалу я принимала у себя Максима как друга, но очень скоро он влюбился в меня, даром что никогда, ни единым словом не намекнул мне о своем чувстве, хотя я и видела, что оно растет день ото дня. Если бы не гнусное преступление его отца, он наверняка попросил бы моей руки, однако он не отваживался на это, как не смел и спрашивать меня о моем к нему отношении. Да и что я могла бы ему ответить?! Я тогда и сама не знала, питаю ли к нему склонность.