Расследования Арсена Люпена

Какая наивность в выражении лица и в этих слегка приоткрытых губах! И как далека эта свежая и бесхитростная провинциалка от той, которая сейчас находилась рядом с ним, борясь с ударами жестокой судьбы! Два образа, вместо того чтобы слиться воедино, теперь распались. Две улыбки разделились. Улыбка провинциалки и улыбка Блондинки Клары. Бедная Клара! Несомненно более привлекательная и, конечно, более желанная, но настолько несовместимая с представлениями о непорочности!

Рауль снова сел на край кровати и нежно погладил ее по голове:

– Ты не слишком устала? Сможешь отвечать?

– Да.

– Сначала один вопрос, который вбирает в себя все остальные. Ты ведь уже знала то, о чем я догадался только сейчас?

– Да.

– Но, Клара, если ты знала, то почему не сказала мне? Для чего столько уловок, такая изворотливость? Для того, чтобы оставить меня в неведении?

– Потому что я любила тебя.

– Потому что ты любила меня… – повторил он, словно не понимая смысла этого признания.

Чувствуя ее глубокую боль и стараясь облегчить ее, он пошутил:

– Все это очень сложно, моя дорогая девочка. Если бы кто-то услышал тебя, то подумал бы, что ты немного… немного…

– Немного не в себе? – спросила она. – Ты прекрасно знаешь, что это не так и что все, что я говорю, – правда. Признай это… прошу тебя…

Он пожал плечами и мягко велел:

– Расскажи мне все, дорогая. Когда ты расскажешь свою историю с самого начала, то поймешь, как несправедливо ты поступила, лишив меня своего доверия. Все наши нынешние беды, вся драма, которую мы переживаем, проистекают из твоего молчания.

Она повиновалась и заговорила тихим голосом, утерев уголком простыни последние слезы.

– Я не буду лгать, Рауль. Не буду пытаться изобразить свое детство не таким, каким оно было… Детство маленькой девочки, которая не была счастлива. Моя мать, которую звали Арманда Морин, любила меня… только вот жизнь… та жизнь, которую она вела, не позволяла ей по-настоящему заботиться обо мне. Мы жили в парижской квартире, она всегда была полна народу, люди приходили и уходили… Среди них обыкновенно выделялся какой-нибудь господин… который всем заправлял. Он приносил много подарков… и еды, и шампанского… Этот господин… это был не один и тот же человек… они сменяли друг друга, и все относились ко мне по-разному. Кто-то был со мной любезен, кто-то нет, и в зависимости от этого я либо приходила в гостиную, либо оставалась на кухне с прислугой… Потом мы несколько раз переезжали из одного дома в другой, квартиры становились все меньше и меньше, и наконец мы оказались в одной-единственной комнате.

Она сделала небольшую паузу, а затем продолжила:

– Бедная мама была больна. Она внезапно постарела. Я ухаживала за ней… Убиралась… А еще я сама штудировала учебники, потому что в школу больше ходить не могла. Мама с грустью наблюдала, как я тружусь. Однажды, в полузабытьи, она сказала мне то, что я запомнила слово в слово:

«Ты должна знать правду о своем рождении, Клара, и имя своего отца… Когда я была совсем молодой и жила в Париже… в то время я была очень серьезной девушкой… я работала портнихой в одной семье и встретила там мужчину, в которого влюбилась… а он меня соблазнил. Я была очень несчастна, потому что у него были другие любовницы… Этот человек бросил меня за несколько месяцев до твоего рождения и присылал мне деньги в течение года или двух… А потом уехал в путешествие… Я больше никогда не пыталась его увидеть, и он больше никогда не получал от меня вестей. Он был маркизом… очень богатым… Я назову тебе его имя…»

Позднее в тот же день моя бедная мать, словно в полусне, продолжила рассказ о моем отце:

«Незадолго до меня у него была любовница, которая работала учительницей в провинции, и я случайно выяснила, что он бросил ее, еще не зная, что она беременна. Несколько лет назад, во время поездки из Довиля в Лизье, я встретила двенадцатилетнюю девочку, невероятно похожую на тебя, Клара. Я расспросила ее. Ее звали Антонина, Антонина Готье…»

Это все, что я узнала о своем прошлом от матери. Она умерла, так и не успев назвать мне имени моего отца. Мне было семнадцать. В ее бумагах я нашла только одно свидетельство – фотографию большого письменного стола в стиле Людовика Шестнадцатого; на фотографии матушка собственноручно написала, где находится потайной ящик стола и как его открыть. В то время я не придала этому значения. Как я уже сказала, мне нужно было много работать. А еще я танцевала… Полтора года назад я встретила Вальтекса.

Клара сделала паузу. Она выглядела измученной, но хотела продолжить: