Расследования Арсена Люпена

Горжре не дрогнул. Он выглядел суровым, но совершенно невозмутимым, как если бы рядом с ним не происходило ничего необычного. Он ждал. Маркиз д’Эрлемон и Антонина – тоже.

На самом деле это был спектакль одного актера – Рауля, прочим же оставалось только слушать, смотреть и ожидать от него приглашения выйти на сцену.

Нельзя сказать, что все это было Раулю не по душе. Он любил красоваться и разглагольствовать перед публикой, особенно в минуты большой опасности, а если, согласно общепринятым канонам, того требовал последний акт разыгранных им пьес – умел изобразить собранность и скупость жестов. Расхаживая взад и вперед, заложив руки за спину, он поочередно принимал то самонадеянный, то задумчивый, то непринужденный, то мрачный, то восторженный вид. Наконец остановившись, он сказал маркизу:

– Я не сразу решился заговорить с вами, месье. Мне казалось, что наша встреча носит частный характер и присутствие посторонних не позволит нам совершенно свободно обсуждать вопросы, ради которых мы собрались. Но, поразмыслив, я понял, что это не так. То, о чем нам предстоит беседовать, может быть сказано в присутствии любого человека, даже унтер-офицера полиции, который подозревает вас, месье, и берет на себя смелость призвать вас к ответу. Поэтому я изложу суть дела, как она есть, не преследуя иных целей, кроме соблюдения правды и справедливости. Порядочные люди вправе высоко держать голову.

Он сделал паузу. Несмотря на всю серьезность ситуации, несмотря на то что она была обеспокоена и расстроена, Антонина с трудом сдержала улыбку. Напыщенность, с какой говорил Рауль, его чуть заметное подмигивание, изгиб губ, легкое покачивание бедер – все это, вместе взятое, скрывало в себе нечто комичное, не допускавшее мрачного развития событий. И какая уверенность! Какая непринужденность перед лицом опасности! Ни единого слова не было произнесено впустую, и все слова служили одной цели: смутить врага.

– Нам нет нужды размышлять о том, что произошло в последнее время, – продолжал он. – Двойственное существование Блондинки Клары и Антонины Готье, их сходство, их поступки, действия Большого Поля, действия месье Рауля, конфликт, который в какой-то момент столкнул этого безупречного джентльмена с полицейским Горжре, подавляющее превосходство первого над вторым… мы имеем уже немало окончательно решенных вопросов, и изменить это не способна ни одна сила в мире. Сегодня же нас интересует драма в замке Вольник, смерть Элизабет Орнен и возвращение вашего наследства, месье. Надеюсь, вы не будете выговаривать мне за столь длинную преамбулу. Она позволит нам в дальнейшем обойтись всего несколькими короткими фразами и вдобавок избавит вас от унизительного допроса, который намерен учинить один непрошеный посетитель…

Маркиз воспользовался паузой, чтобы возразить:

– Но я не намерен участвовать ни в каком допросе.

– Я уверен, – сказал Рауль, – что правосудие, которое так и не разобралось в трагедии, случившейся в замке, попытается обратиться к вам и, даже не разработав четкую линию расследования, захочет узнать некие подробности относительно вашей роли в этой драме.

– Да я не имею к ней никакого касательства!

– Я в этом убежден. Но правосудие непременно задастся вопросами, почему вы не объявили публично о своих отношениях с Элизабет Орнен, почему тайно приобрели замок Вольник и почему иногда возвращаетесь туда по ночам. В частности, согласно некоторым убедительным доказательствам, вас обвиняют в…

Маркиз вздрогнул:

– Меня обвиняют! Что это еще за история? Кто меня обвиняет? И в чем?

Он с раздражением повысил голос, словно вдруг увидел в Рауле противника, готового атаковать. Он резко повторил:

– Так кто же меня обвиняет?

– Вальтекс.

– Этот бандит?

– Этот бандит собрал против вас внушительное досье, которое наверняка передаст в полицию, как только оправится от ранения.

Антонина побледнела и выглядела встревоженной. С лица Горжре слетела маска полного безразличия. Он жадно слушал.

Маркиз д’Эрлемон подошел к Раулю и властным голосом потребовал:

– Говорите! Я приказываю вам говорить… В чем этот негодяй обвиняет меня?

– В убийстве Элизабет Орнен.

После этих ужасных слов воцарилась долгая тишина. Но затем лицо маркиза прояснилось, и он искренне, без тени смущения, рассмеялся.

– Объясните, – сказал он.

И Рауль объяснил:

– В то время, месье, вы водили знакомство с одним местным пастухом, папашей Гасью, полублаженным-полусумасшедшим, и часто ходили перекинуться с ним словечком, когда гостили у супругов де Жувель. Папаша Гасью отличался невероятной меткостью. Он мог подбить любую птицу камнем из рогатки, и все выглядело так, будто этот подкупленный вами полубезумный пастух убил выстрелом из рогатки Элизабет Орнен, когда она по вашей просьбе пела в развалинах.

– Но это же абсурд! – воскликнул маркиз. – Для этого нужен мотив, черт возьми! Зачем мне убивать любимую женщину?

– Чтобы завладеть ее драгоценностями, которые она доверила вам на время своего выступления.

– Но эти драгоценности были фальшивыми.