Расследования Арсена Люпена

– И это приблизит нас к цели? – спросил он. – Я так долго искал разгадку и столько выстрадал из-за того, что не могу отомстить за Элизабет! Неужели мы узнаем правду о ее смерти?

– Я уже знаю правду, – сказал Рауль. – А что касается остального, в частности пропавших драгоценностей, то, думаю, мне удастся подтвердить мою догадку…

У Антонины явно не было никаких сомнений на этот счет. На ее ясном лице отражалась беспредельная уверенность. Она сжала руку Жана д’Эрлемона, чтобы ему передалась ее радостная убежденность.

Зато на лице у Горжре был напряжен каждый мускул. Он стиснул зубы. Он тоже не мог представить, что ненавистный ему противник способен разгадать загадки, на решение которых сам он потратил столько бесплодных усилий. Горжре и надеялся, и одновременно опасался унизительного для себя успеха Рауля.

Жан д’Эрлемон проделал тот же путь к развалинам, что и пятнадцать лет назад, когда поднимался к ним вместе с певицей. За ним шла Антонина, а замыкали шествие Рауль и Горжре.

Самым хладнокровным из всех был, конечно, Рауль. Он с удовольствием наблюдал за идущей впереди девушкой и отмечал некоторые детали, отличавшие ее от Клары: менее летящая и упругая, но более размеренная и твердая походка, меньше чувственности, но больше горделивости, меньше кошачьей грации, но больше естественности. И он понял: то, что проявляется в ее походке, можно заметить в ее поведении и в ее лице, если, конечно, присмотреться повнимательнее. Дважды, когда Антонине приходилось замедлить шаг из-за сорняков, густо покрывавших дорожку, она шла с ним бок о бок. Рауль заметил, что она покраснела. Они не обменялись ни единым словом.

Маркиз поднялся сперва по каменным ступеням, ведущим из нижнего сада, а затем – на вторую террасу, которую справа и слева продолжали ряды аукубы, украшавшей старые вазы с потрескавшимися и поросшими мхом основаниями. Он повернул было налево, к ступеням, ведущим еще выше, через руины, но Рауль остановил его:

– Это здесь вы задержались с Элизабет Орнен?

– Да.

– Где именно?

– Там, где я сейчас стою.

– Вас могли видеть из замка?

– Нет. За кустарником давно не ухаживают, и потому он стал редким. Но раньше он рос здесь сплошной стеной.

– Значит, именно здесь стояла Элизабет Орнен, когда вы расстались с ней и подошли к концу живой изгороди?

– Да. Ее силуэт очень прочно сохранился в моей памяти. Она послала мне воздушный поцелуй. Я помню этот ее пылкий жест, ее позу, старый постамент и зелень вокруг. Я ничего не забыл.

– А когда вы спустились обратно в сад, вы снова обернулись?

– Да, чтобы увидеть ее еще раз, едва она выйдет из аллеи.

– И вы ее увидели?

– Не сразу, но очень скоро.

– Но разве вы не должны были увидеть ее в ту же минуту? Разве не должна она была, не мешкая, выйти из аллеи?

– Да.

Рауль тихонько засмеялся.

– Почему вы смеетесь? – спросил д’Эрлемон.

И Антонина, казалось, тоже всем своим существом ждала от него ответа на этот вопрос.

– Я смеюсь потому, что чем запутаннее кажется дело, тем больше нам хочется, чтобы его решение оказалось не менее сложным. Обычно никто не рассматривает простые варианты, а пытается найти более экстравагантные и мудреные. Что именно вы искали все последние годы? Ожерелья?

– Нет, их же украли. Я искал улики, которые могли бы привести меня к убийце.

– И вы ни разу не задавались вопросом: а что, если ожерелья вообще не были украдены?

– Нет, ни разу.

– Как, впрочем, и Горжре со своими приспешниками. Люди никогда не задают себе правильный вопрос, а только упорно твердят одно и то же…

– И какой вопрос был бы правильным?

– Самый примитивный, на который вы сами навели меня своим рассказом. Не могла ли Элизабет Орнен, когда решила петь без украшений, передать их кому-то?

– Не могла! Нельзя искушать первого встречного таким богатством.

– Какого такого первого встречного? Вы прекрасно знаете, да и она тоже знала, что все зрители находились внизу, возле замка.

– Выходит, по-вашему, она спрятала свои драгоценности в каком-то укромном месте?

– Только для того, чтобы забрать их, когда через десять минут спустится назад.

– Но значит, и мы могли их увидеть, когда прибежали туда после ее падения?

– Вряд ли… если она положила их в какой-то тайник…

– Но куда?

– Например, в эту старую каменную вазу, которая была у нее практически под рукой. В этой вазе, как и в других, должно быть, росли суккуленты, которые любят тень. Все, что оставалось сделать Элизабет, это подняться на цыпочки, дотянуться до вазы и положить драгоценности на дно. Естественный жест, временное хранилище, которое случай и человеческая глупость сделали постоянным.

– Что значит – постоянным?

– Матерь Божья! Растения засохли, некоторые листья опали и сгнили, образовалось нечто вроде перегноя, который покрывает дно тайника и делает его почти недоступным.

Д’Эрлемон и Антонина молчали, пораженные его спокойной уверенностью.

– Как вы категоричны! – заметил наконец д’Эрлемон.

– Я категоричен, потому что так оно и было. Вам легко в этом убедиться.