— Можешь, — усмехнулся Школьник. — Только не думаю, что он станет тебе в жопу рапорт запихивать. Уж если запихнет, так кой-чего посущественней! — И Школьник заржал. Шутка показалась ему' весьма удачной.
Митя отдал честь и сделал «кругом».
Вечером, даже не дождавшись отбоя, Школьник объявился в казарме и приказал Мите отправляться мыть туалет.
— Рапорт написал?
— Никак нет! Не успел.
— Жаль, — покачал головой старший лейтенант. — А то унитаз рапортом драить — это, брат, такое удовольствие!
Рассеянно прислушиваясь к журчанию воды, Митя оттирал фаянсовые округлости унитаза. Он даже обрадовался, когда издалека донеслись шаги. Школьник и тот был бы сейчас желанным гостем. По крайней мере, своими дебильными армейскими шуточками он мог развеять скуку.
Однако вместо старшего лейтенанта в дверях туалета возник взъерошенный Сидоренко.
— Какие люди! — воскликнул Митя, воздев кверху ладони. — Милости прошу к нашему шалашу!
— Не смешно, — буркнул Сидоренко.
— Опять Школьник зверствует?
— Школьник в канцелярии пьяный лежит. Вдрабадан. А вот Жиян скучает. Заглянул в казарму и увидел, что я не сплю. Ну и… — Сидоренко сокрушенно развел руками.
— Сержант, он парень хороший, но только когда трезвый.
— Как жаль, что это бывает слишком редко.
Сидоренко медленно, словно во сне, засучил рукава и достал из-за трубы щетку-ерш.
— А с чего это вдруг ты не спал? Бессонница замучила? Рановато для нашего возраста!
— Просто не хотелось. — Склонившись над унитазом, солдат обреченно принялся оттирать грязный обод, собравшийся в воронке за день.
— Какой-то ты сегодня не такой, — оценил Митя.
Вместо ответа из кабинки донеслось:
— «Из-под топота копыт пыль по полю летит!»
— Достал, Сидоренко! Лучше расскажи, что из дому пишут.
Митя внимательно поглядел на собеседника. Он знал, что накануне тот получил письмо. Сидоренко читал, и на лице против воли возникало странное, незнакомое выражение. А Митя, исподтишка наблюдая за реакцией приятеля, испытывал уколы зависти.
— Ничего особенного, — пробормотал Сидоренко, — все в порядке. — Он отвернулся.
— И все же? — настаивал Митя.
— Ждут, когда я вернусь.
— А вот меня, кажется, никто не ждет, — мрачно сообщил Митя.
— Ерунда. Она напишет. Если любит, обязательно напишет. Куда денется?
— Я бы на твоем месте тоже стал успокаивать, — язвительно произнес Митя. — А чего, спрашивается? В конце концов, на свете ничего не бывает вечным. Даже любовь.
Выдав эту тираду, он застыл. Как никогда в жизни, хотелось, чтобы Сидоренко возмутился и стал переубеждать его.
Однако Сидоренко молчал.
Митя почувствовал, как злость и обида захлестывают его с головой.
— Ага, — недобро протянул он, — конечно. Тебе уже дела ни до кого нет. Даже до друга. Получил письмецо — и доволен, а дальше хоть трава не расти!
Сидоренко вздохнул и вновь ничего не ответил.
— Нет, все-таки странный ты тип, Сидоренко, — сказал Митя. — Прямо бирюк. Нельзя же все время только скороговорки бубнить! Неужели тебя девушки не интересуют?
— Не интересуют, — коротко ответил тот.
— Ничего себе! Что, вообще?
— А что в них хорошего? — с неожиданной злостью выпалил Сидоренко. — Все они одинаковые. Суки!
— Чего? — поразился Митя.
— Суки и бляди! Я бы всех их — к стенке. Всех до одной. Я бы не стал, как ты, нюни распускать.
— Т-то есть… как?
— А так!
— Что ты понимаешь?! — заорал Митя, наступая на собеседника с грозным видом. — Умник! Артист погорелого театра! Разве тебе известно, что такое настоящая любовь? Настоящая жизнь?! «Из-под топота копыт…» — единственное, что ты умеешь. Да еще вот унитазы вылизывать! А у человека, может, горе! У человека, может, судьба рушится! Всем на все наплевать. Каждый занимается только собой. Никому ни до кого нет дела!
— Вот и занимайся! — рявкнул Сидоренко. — Тоже мне доморощенный Ромео нашелся!
— Чего? — поразился Митя.
— Болт в пальто! — со школьниковской язвительной интонацией ответил приятель. — Ты думаешь, твоя там ждет тебя? Очень ты ей нужен! Она уже, наверное, давно тебя забыла! Ходит с каким-нибудь козлом по ресторанам и горя не знает. Они все такие!
Сидоренко недоговорил. Митя сзади прыгнул ему на спину, повалил на грязный мокрый пол и принялся что есть силы мутузить кулаками. Занимался он этим неумело, но с чувством. Он был настолько поглощен своим занятием, что не сразу осознал, что Сидоренко и не думал сопротивляться. От каждого нового удара тот безвольно вздрагивал всем телом и нелепо мотал головой. С тем же успехом Митя мог колошматить тряпичную куклу.
— Ты чего, Сидоренко? — растерянно пробормотал Митя, ощутив, как весь гнев его улетучивается, будто воздух из пробитого футбольного мяча. — Что с тобой?
Сидоренко повернул к Мите лицо, тронул пальцем разбитую губу и вдруг слабо улыбнулся. Затем он молча поднялся с пола и, взяв ерш, повернулся к унитазу.
Митя глядел на его крепкую спину. Он не сразу понял, что спина, и плечи, и все тело Сидоренко сотрясаются от сдавленных рыданий.
— Эй… Витек… не надо, слышишь! — Митя осторожно коснулся подрагивающего грязного локтя Сидоренко. — Витек, я не нарочно. Прости меня!
Тот не оборачивался.