Рассвет после ночи

В левых газетах были опубликованы слова Елены Киприанис о том, что все участники греческой трагедии, в том числе и хозяева острова в Эгейском море, эти затаившиеся Пацакисы, должны быть немедленно судимы. Открытое обвинение, брошенное в адрес отца и сына Пацакисов, вызвало большой резонанс в стране. В своих речах левые кандидаты в депутаты требовали суда над хунтой, над приверженцами диктаторской власти. В речи перед рыбаками Никос Ставридис требовал ускорить расследование убийства в Пирее молодоженов и таксиста, прямо обвинял в этой трагедии «любителя бить тарелки в таверне» и мастера «мокрых дел» Пацакиса-младшего. На собрании было принято решение вызвать «островитян» на суд рыбаков, потребовать от них отчета о преступлениях в годы хунты. По предложению «красного мэра» Костаса Мавродикиса за ними был послан катер с несколькими смельчаками, который подошел близко к «пацакиевскому острову» и через радиорупоры были переданы требования рыбаков. Остров ответил молчанием. Во второй рейс катер вышел с певицей Еленой Киприанис на борту. Под самым «носом» хозяина острова она спела старую песню на слова Паламаса:

Недостоин тот,
кто на брюхе, словно пес, ползет
в час, который поздно или рано
настает, — и гром встает на гром,
рассыпая молнии кругом…

В ответ оглушительно завыли сирены нескольких яхт на стоянке у острова. Хозяин острова не выдержал. По команде Пацакиса пытались пронзительными гудками заглушить знакомый голос певицы.

— Вы страшитесь моих песен, Ясон Пацакис! — раздался голос певицы, усиленный мощным динамиком. — Но вы еще услышите знакомые голоса на справедливом суде!

Катер уже вернулся к берегу, где большой и тесной толпой стояли рыбаки во главе со своим мэром, а сирены на яхтах Пацакисов продолжали истошно гудеть, словно там опасались, что в тишине опять зазвучит старая песня о «псе, который ползал на брюхе». Эта песня тоже была включена в репертуар греческой группы. Ее автором была Елена Киприанис, певица, чье сердце было наполнено гневом против человека, делавшего всю жизнь только зло. Алексис всегда с большим волнением объявлял эту песню. И как в Чили, он однажды получил почтовый конверт, в котором на листе бумаги был нарисован череп с перекрещенными костями.

— Я тоже, — сказала Елена, когда Алексис рассказал об этом, и показала листочек с черепом.

— Значит, фашизм опять поднимает голову? — спросил Алексис.

— Так будет, пока хунта не получит по заслугам. Суд и только суд! Я не уеду из Греции до того дня, пока не увижу на скамье подсудимых всех этих Пападопулосов и пацакисов.

— Но кто же противится этому и затягивает начало процесса над преступниками?

— Дорогой мой друг, вы можете… спросить об этом…

— Спрашивал. Отец утверждает, что процесс состоится после выборов в парламент и референдума о королевской власти.

— Вот вы и ответили на свой вопрос. Один из мудрецов Древней Греции — Солон говорил, что справедливость воцарится тогда, когда каждый будет чужую беду воспринимать как свою. Когда Никос Ставридис требует суда над хунтой, все понимают, что хунта — это и его беда, и беда всей Греции. Ну а кто чужую беду не воспринимает как свою, тот и противится, затягивает…

Этот короткий разговор с Еленой оставил у Алексиса тяжелый, горький осадок. Ведь в задержке суда над хунтой все честные греки обвиняли таких людей, как его отец. Но отец такое предупреждение о расправе не получил и не получит. А его сын, Елена, Никос, Лулу, участники греческой группы, «красный мэр» получили. И все в Афинах знают, кто автор этой угрозы. И молчат власти предержащие. Ждут, тянут, не спешат… Почему? По какому закону?

— Справедливостью это и не Пахнет, — заключил Алексис.

ЦВЕТОК ИЗ МЕСОЛОНГИ

— Если день выборов можно сравнить с оперой, то годовщина Политехники — увертюра к ней, — говорил по дороге в институт Никос своим друзьям — англичанину и советскому журналисту, которым даже показалось, что композитор на ходу сочиняет музыку об этих взаимосвязанных друг с другом событиях.