Рассвет после ночи

Никос остановился, вглядываясь в гречанок в черном, шедших в первых рядах. Он поспешил к женщине, которая шла, опираясь на плечи двух молодых гречанок. Это была мать Нисы. Никос не мог простить себе, что до сих пор не побывал в доме этой пожилой гречанки, дочь которой отдала свою жизнь за свободу. Он поздоровался с матерью Нисы, поцеловал ее руки. Говорить в этом шуме было трудно, но Никос все же поинтересовался, не трудно ли больной женщине идти пешком по длинной дороге к американскому посольству. Мать Нисы решительно покачала головой. За матерями убитых шли ветераны компартии, среди которых Никос увидел товарища Седого, а рядом с ним еще одну женщину в черном — Елену Киприанис. В этой колонне афинян было много знакомых ему людей. Плечом к плечу шли известные политические деятели и писатели, кандидаты в депутаты парламента и актеры, мэр столицы и старый священник… Колонну «сопровождала» радиостанция в автофургоне. То и дело по радио объявлялось, что манифестация афинян движется по «маршруту вечно живой памяти» — от Политехники до здания с американским флагом. По этому «маршруту» двигались в прошлом ноябре к Политехнике танки военной диктатуры. Все знали, что действиями карателей руководили из серого здания со звездно-полосатым флагом. Из репродукторов громко раздавались требования: «Американцы, вон из нашей страны!», «Долой американские и натовские базы на греческой земле!», «Янки, уходите из Греции!», «Позор вдохновителям трагедии в Политехнике!», «Хунту на скамью подсудимых!»

У здания американского посольства участники демонстрации стали громко скандировать, требуя ухода янки из их страны, привлечения к ответственности правительства США и ЦРУ за бесцеремонное вмешательство в дела страны…

Джекобс подошел к Никосу и сказал:

— Не хотел бы я сейчас быть американцем.

— Да, греки умеют любить и ненавидеть, — произнес Никос.

Эти слова услышала Елена, которая пробралась сквозь толпу к своим друзьям и спросила:

— Кого это любят и кого ненавидят?

— О, лучшего примера быть не может! — воскликнул англичанин. Любят, — Шерлок Джекобс поклонился Елене, — и… ненавидят, — кивнул на здание посольства. — Факты, как говорится, налицо.

— О, факты, факты! — улыбнулась Елена. — Но поговорим о ненависти. Да, они достойны нашей ненависти! Все наши беды от них. Сидят за океаном, а здесь пакостят. Кто вернет этим несчастным матерям убитых детей? От горя и ненависти бедные женщины почернели.

— Елена, вы сказали, что больше не будете в черном? — спросил англичанин.

— Завтра буду в красном.

— Почему именно завтра?

— Шерлок Джекобс, вы не догадываетесь?

Елена перевела взгляд на Никоса, который в этот момент разговаривал с отцом Алексиса. Англичанин заметил любопытство во взгляде певицы. И все же спросил:

— Елена, так о чем я не догадываюсь?

Елена зашептала на ухо своему собеседнику:

— Завтра победит один из двух… любезно беседующих. И я буду в красном.

И так широкое лицо англичанина расплылось в улыбке, что стало похоже на смеющееся солнце с детских рисунков.

— Все нитки, иголки, пуговицы и прочее для нового красного платья, прекрасная Елена, будут заботой вашего верного слуги. Как в Париже, — весело произнес он.

— Конечно! — согласилась Елена, наблюдая за беседующими соперниками.

Когда Никос, наконец, подошел, Елена спросила:

— Как же деятель, который смотрит в сторону Запада, принял участие в антиамериканской акции?

— Для любого деятеля в наше время это весьма престижно, надо полагать, — ответил Никос.

— Один из способов заигрывания с народом, — с иронией произнесла Елена.

Шерлок Джекобс положил руку на плечо Никоса и заговорщически сообщил:

— А завтра Елена прекрасная будет в красном платье.

— В честь какого события? — не понял Никос.

— В честь победы одного нашего друга!

ДРУЗЬЯ И ВРАГИ

Над Афинами разгорался рассвет, когда Юрий Котиков вышел из пресс-центра, который находился в боковом зале отеля «Гранд Бретань». С улицы он хотел позвонить Ставридисам, чтобы сообщить радостную весть, но решил сделать это попозже, когда в доме его друзей уже проснутся. Провести весь вечер и всю ночь в битком забитом пишущей братией зале было нелегко. Правда, за напряженной работой время проходило быстро. Котиков с чувством облегчения вышел на улицу, несколько раз глубоко вдохнул в себя свежий воздух, благо Афины в этот час еще не были «пленены» огромным множеством машин.