Рассвет после ночи

И вот Никос опять на острове, который остался в памяти и в песне, которую он написал на слова такого же узника:

По ночам, когда над горизонтом
тихо, словно она нелегальная,
восходит луна, на скале Макронисоса
виднеется тень гигантской решетки.
Мы должны переделать эту решетку
в лестницу счастья. Мы помним об этом.

Решетка была прежней, узники, давшие клятву сделать ее лестницей к свободе, вновь брошены на пустынный остров. Зловещая тень гигантской решетки опять легла на лица… Кого только не встретил Никос Ставридис на острове! Казалось, что никто из узников не покидал остров, а несколько лет свободы были сном и отсюда никогда уже не выбраться, что за этой колючей проволокой пройдет вся жизнь, и не будет новых песен, и не увидят они своих детей, и мечты останутся мечтами… Охрана, казалось, была все той же — вооруженные люди с жестокими сердцами, для которых выстрел в упор, удар ножом или железным прутом — дело знакомое и привычное. Рядом были узники, которых певец хорошо знал, но здороваться, разговаривать, делиться пищей, глотком воды было запрещено… На все был запрет! Иначе карцер, побои, пуля… А за такими, как Никос — певец и бунтарь, глаз да глаз, никакой пощады и жалости. И все же Никос в первый же день проник к тяжелобольному поэту — автору стихов об этом аде. Он знал железный характер поэта, всю жизнь боровшегося с врагами демократии. Давно больной туберкулезом, страшно исхудавший, в жестокой горячке поэт без всяких вступлений прошептал певцу, которого очень уважал и любил, родившиеся стихи. Никосу надо было их запомнить, чтобы потом превратить в песню и как вольную птицу пустить в большой полет, чтобы ее подхватили люди, ради счастья которых продолжают бороться узники острова. Поэт задыхался, его душил сильный кашель, но он очень торопился прочесть до конца свои стихи:

Мы нисколько себя не чувствуем низшими, нам не
стыдно смотреть любому в глаза.
Наши титулы на сегодняшний день — в трех словах:
Макронисос, Юра и Лерое.
И как только наши стихи вам покажутся аляповатыми,
сразу вспомните, что они написаны под конвоем,
под носом охранников, под ножом, приставленным к ребрам.
И тогда нет нужды в оправданиях; принимайте стихи
такими, как есть, и не требуйте того, чего у них нет…

Вдруг кто-то вскрикнул, послышался шум, и в камеру ворвались охранники, отшвырнули певца, склонившегося над поэтом, голос которого ослабевал и последние слова он произносил все тише и тише…

Певец лежал ничком на каменном полу в карцере. «Что с поэтом?» Мысль о старом друге, чьи стихи, прозвучавшие как клятва, надо было сохранить в памяти, не забыть ни одно слово… И все дни в этом сыром и темном каменном мешке Никос повторял вновь и вновь стихи, слова врезались в память, звучали музыкой. Послушала бы Хтония и, может быть, сказала: «Получилось, Никос, честное слово, получилось!» Хтония! Дети! Где они, успели ли скрыться?

Ноги совсем перестали слушаться, он не мог встать, сделать несколько шагов без посторонней помощи. Изредка в карцер заглядывали охранники, оставляли хлеб, баланду и совсем чуть-чуть воды, а жара и духота были убийственные. «Мы стали такими, какими смогли», — он ответил бы словами поэта всем тем, кто не участвует в борьбе, а отсиживается в тёплом местечке. Да, через многое надо пройти, многое испытать, чтобы стать такими, какими стали, какими смогли. На этом пути неминуемые жертвы…

Скрипнула тяжелая дверь, и раньше, чем обычно, появился охранник, принес воду и тихо произнес:

— Человек придет. Только быстро… два-три слова…

И удалился, оставив Никоса в ожидании. Вскоре вошел молодой мужчина с небритым лицом и сразу начал:

— Привет от Самандоса. Я был в Салониках. Там искали вашу жену и сына Самандоса. Им удалось пробраться в Болгарию! Дети тоже у надежных людей. Меня выдал один… бывший певец, агент. Потом арестовали Самандоса, одну пирейскую девушку. Разгромили кофейню. Самандос на острове Лерое.

И неожиданно спросил, заглядывая в глаза:

— Вы убежите? Я убегу. Давайте вместе. Нам помогут.

Никос показал глазами на свои ноги.

— Тогда я подожду вас, — сказал незнакомец. — Доверяйте только… охраннику. Его знает Самандос. Связь через него. Какие лекарства нужны? Вы скажите, для вас все сделаю, или я не Тасос.

Глаза парня горели. Откуда-то он вытащил несколько кусочков сахара, какие-то таблетки, кусок белой материи…

— Может быть, перевязать надо? — спросил он.

— Это не поможет, — ответил Никос. — Если можете, все это передайте… больному поэту, знаете такого?