Рассвет после ночи

Когда Никос первый раз вошел в комнату редактора, двое за соседними столами — бывшие защитник и подзащитный — о чем-то горячо спорили. Непосвященному могло показаться, что между этими людьми мало общего. Никос с болью и гордостью думал о них: ведь один ценой своей свободы спас жизнь другому.

Главный редактор был старым другом товарища Седого, в их судьбах было много общего, только журналист почти все годы хунты находился в строгой изоляции и, если бы не крах диктатуры, пробыл бы в ссылке еще много лет.

Людей в комнате редактора в шутку называли «столетниками». Кто-то в редакции однажды сложил все годы заключения, присужденные им на процессах против коммунистов, и получилась трехзначная цифра.

После похорон в Пирее Никос пришел в редакцию с англичанином. Мистер Джекобс знал многих журналистов, которые в годы хунты издавали греческую коммунистическую газету в Лондоне.

Поводом для прихода в «Ризоспастис» было желание найти старый номер газеты, издававшейся в Лондоне, в котором была помещена статья руководителя английской археологической группы в Греции об инциденте на раскопках античной крепости. Статью Джорджа Джекобса хорошо помнили старые журналисты.

— Желаете приобщить к делу о преступлениях бывшего шефа тайной полиции? — догадался старый журналист Аргирис.

— Не только, — ответил гость, — к делу всей хунты.

Мистер Джекобс извлек из своего кейса пачку английских газет, объяснил:

— И в туманном Альбионе требуют суда над хунтой. В Афинах ли, в другом ли греческом городе должен быть свой Нюрнберг.

— У нашего Нюрнберга есть свое название, — сказал Аргирис. — Правда, весьма лирическое.

— Надеюсь, что там не будет лирических судей!

— Журналистской братии известно, что для процесса над главарями хунты готовятся помещения в афинской тюрьме Коридаллосе.

— Стало быть, в Жаворонке. А где они сейчас? — спросил англичанин.

— На одном острове.

— Из тех, которые назывались островом смерти?

— Какой это остров смерти, — помрачнев, ответил Аргирис, — судите сами. Когда-то главарь хунты прибрал к рукам остров Кея для своих удовольствий. Тогда же он заявил, что хотел бы остаток своей жизни провести именно здесь. И такую возможность ему дали. Сейчас он на острове Кея в компании со своими генералами и полковниками.

— Но кто-то забывает об общественном мнении! — начал горячиться англичанин, призывая в союзники Никоса, дескать, что скажет об этой несправедливости бывший узник.

— На это только и надежда, — согласился Аргирис.

— И на мировое общественное мнение! — добавил Никос. — Наша история доказывает, что помощь зарубежных друзей всегда была полезной. Со времен Байрона.

Мистер Джекобс хлопнул себя по лбу, вспомнив о памятных значках.

— И мы, если понадобится, — сказал он, раздавая значки журналистам, — тоже жизнь свою, как Байрон…

Аргирис прочел изречение поэта на значке и сказал:

— Мистер Джекобс, написали бы статью по старой дружбе о готовности эллинистов продолжить подвиг вашего великого соотечественника.

В комнату вошла седая женщина.

— О, Рула! — воскликнул англичанин.

— Мне сказали, что вы в «Ризоспастисе», — сказала она.

— Сабли в ножны! — пришел в веселое настроение мистер Джекобс. — Будем говорить на другие темы.

Рула улыбнулась, но по ее глазам гость понял, что этой женщине не до шуток.

Вспомнив о поэте, англичанин поспешно вручил и Руле значок.

— Спасибо, — поблагодарила она. — Сын очень будет рад.

— Он у вас, верно, уже большой? — спросил англичанин.

— Студент факультета английской филологии. — В ее ответе прозвучала гордость за сына.

— Почему английской? — Мистер Джекобс сделал удивленные глаза.

Рула объяснила:

— Александр запомнил, как в первый ваш приезд в Афины вы подарили ему детскую книжку стансов Байрона на английском языке. А мальчик — ему было семь лет — думал, что Байрон грек, потому что ему поставлен памятник в Афинах. В школе он узнал о том, что сделал это английский лорд и великий поэт для Греции. Он выучил английский язык, потом поступил в университет.

— Рула, вас арестовали в последний раз за чтение стихов? — неожиданно спросил англичанин.

— Да, но это был лишь повод для ареста гречанки, имя которой стояло в черном списке хунты.

Аргирис продолжил:

— В списке самого Ясона Пацакиса. А это значит, что еще до хунты.

— Много же зла сделал этот ищейка! — сердито произнес англичанин.

— И продолжает делать, — сказал Аргирис.

— Его будут судить с главарями хунты, — убежденно произнес Никос. — Пирейская трагедия ему даром не пройдет!

Рула тяжело вздохнула:

— Кто и когда ответит за кровь наших мужей и сыновей?

Гречанка вытащила из сумки листок бумаги, протянула гостю:

— Александр перевел стихи своего дяди на английский.

— Рула, спасибо, если это для меня, но я могу прочесть их и в оригинале.

— Тогда это для тех, кто не знает греческого.

Англичанин кивнул в знак согласия, уже читая стихи, за которые эта немолодая, повидавшая много горя и страданий женщина была арестована, а ее сын изгнан из университета. Стихи назывались «Политехнический, 1973»: