Рассвет после ночи

Мистер Джекобс взял старую фотографию — явно любительский снимок, на котором была запечатлена незнакомая молодая женщина. Долго разглядывал, потом посмотрел на обороте. Байрон! Стихотворные строки на английском языке. Почерк тоже знакомый. Правда, чернила поблекли, многие буквы и слова еле различаются, но почерк… Внезапно англичанин хлопнул себя по лбу, еще раз посмотрел на стихи и стал громко читать:

Ты плачешь — светятся слезой
Ресницы синих глаз.
Фиалка, полная росой,
Роняет свой алмаз.

Мистер Джекобс поднял голову, посмотрел на бабушку этого говорившего по-английски мальчика. Мария Федоровна смахивала ладонью слезы. Боже, это же Машутка, как называл Вася свою жену, а надписал байроновские строки он, Шерлок Джекобс, когда русский друг первый раз показал свою избранницу, свою любовь, которая вместе с маленьким сыном ждала возвращения мужа домой! На снимке молодая женщина в простой крестьянской одежде, казалось, вот-вот улыбнется, хотя глаза ее были заплаканные. Англичанину тогда вспомнились байроновские строки о слезах и улыбке, и он попросил счастливого обладателя фотографии разрешения оставить на память стихи. Да, это было тридцать лет назад. Перед самым отъездом английского офицера Джекобса из Греции, вернее, его ссылки в аравийские пески. Но как эта фотография, бывшая у Васи, оказалась теперь у его жены? Шерлок Джекобс вопросительно посмотрел на Марию Федоровну, но внук опередил ее, сказав по-английски:

— Так вы дядя Шура, да? Дядя Шура Джекобс? Дедушка о вас писал бабушке?

Англичанин кивнул и теперь уже двое — он и внук Васи читали байроновские строки на оборотной стороне старой фотографии:

Ты улыбнулась — пред тобой
Сапфира блеск погас:
Его затмил огонь живой,
Сиянье синих глаз.

В наступившей тишине громко прозвучали слова человека, который весь вечер не расставался с блокнотом и фотокамерой:

— Честное слово, я тоже хотел бы две жизни и два сердца!

РУССКАЯ МАДОННА

Приближался день выборов в парламент. Неотложных и важных дел у Никоса стало еще больше. В предвыборные дни партия призывала истинных коммунистов-ленинцев, всех честных греков к удвоенной бдительности. Возможны были провокации со стороны все еще существующей агентуры ЦРУ, недобитых хунтовцев, приверженцев королевской власти… Никос часто ездил к своим избирателям, участвовал в различных митингах и собраниях, записывал новые песни, выступал на концертах в рабочих предместьях Афин. Вместе с Шерлоком Джекобсом и Юрием Котиковым Никос поехал в Месолонги — место гибели Байрона, там состоялся вечер памяти поэта. Многочисленные заботы казались ему и членам его семьи обычными и нужными, но когда Никос сказал о своем решении начать изучение русского в Обществе греко-советской дружбы, то даже Хтония посчитала, что это все же лучше сделать после парламентских выборов, подготовка к которым отнимала слишком много времени. Однако Никос не согласился и когда объяснил почему, то все родные и друзья поняли его.

Никос, англичанин и советский журналист вернулись из «северной столицы» под большим впечатлением. Из их темпераментных рассказов стало известно все, что произошло в Салониках. Журналисты левых газет, конечно, не преминули взять интервью у Никоса, а в газете, издающейся в Афинах на английском языке, Шерлок Джекобс поместил свои впечатления от встреч, с русскими — родственниками погибших в Греции советских солдат и офицеров. Очерк Юрия Котикова о «тайне салоникских роз» был опубликован в Москве.