Рассвет в моем сердце

Мысли вернулись к Косте. Часть меня волновалась за своенравного художника, но другая – рациональная – возмущалась тем, как легко из-за него я забыла принципы и вляпалась в крупные проблемы! Работа на первом месте, и точка. Какое мне дело, что с Коэном, если на кону мое место в компании?!

Сглотнув, я тихо добавила:

– Я принесла отчет…

– Принесли отчет? – Ковалев в два шага преодолел расстояние между нами. В темных глазах и громком голосе сквозило наслаждение происходящим: он упивался моей растерянностью, смущением, позором. – Что еще вы делали? Подслушивали, Воронцова. Как школьница!

Я молчала, сминая край папки. В носу закололо, и я прикусила губу, отвлекаясь на боль. Нет, плакать не буду. Эдуард Ковалев – акула: почувствует кровь и уничтожит.

– Мне надо отлучиться в отдел маркетинга, – лениво бросил Эдуард. – Мы не закончили. Ждите здесь. – И он с гордым видом вышел из кабинета.

То, что думаю я, начальника, разумеется, не волновало.

Мое беспокойство за место в компании уступило злости. Какого черта я оказалась втянута в разборки сбежавшего принца-художника, злой королевы-начальницы и советника-подхалима? Кто я в этой сказке? Остаться бы зрителем: я по жизни зритель, и меня устраивает спокойное существование… Но вразрез здравому смыслу я поняла, что не могу держаться в стороне и наблюдать, как принца снова хотят заточить в башне, заковать в кандалы и заставить рисовать. Будь что будет, но я скажу Константину о планах Марии и Эдуарда. Каблуками я в нетерпении отбила несвязный ритм. Когда Эдуард закончит показательное выступление, я отпрошусь у Вани и побегу на мост – вдруг Константин там, ну… живет?

Главное – не дать повод выписать мне штраф. Выговор – неприятно, незаслуженно, но все-таки не смертельно.

Чтобы успокоиться, я обратилась к фактам: итак, я отличный специалист, я не сделала (и не услышала) ничего противозаконного, а Ваня как прямой начальник выскажется в мою защиту. Расправив плечи, я приготовилась выслушать лекцию о своем ужасном поведении, будто я правда школьница, и убежать из кабинета.

Более чем через полчаса Эдуард вернулся в кабинет и вальяжной походкой направился в мою сторону. Вдруг зазвонил телефон. Банальная мелодия айфона не позволила нашей беседе начаться. Эдуард нахмурился, достал мобильный и посмотрел на экран. Впалые щеки слегка порозовели, Ковалев тут же забыл обо мне и отошел к окну.

Следовало бы воспользоваться моментом и закрыть дверь с другой стороны – а то опять обвинят в шпионаже! – но я трусливо вжалась в спинку стула. Эдуард же сказал мне оставаться здесь. Или… мне просто любопытно?

Затаив дыхание, я прикинулась статуей. Может, позвонил Ваня? Он наверняка потерял меня. Я усмехнулась и представила: друг ворвется в кабинет начальницы с криками «Свободу Яночке!».

Эдуард услышал мой смешок и недовольно покосился, а я потупила взгляд, осознавая, что снова, в этот раз невольно, подслушивала разговор.

– Да! – рявкнул в трубку Ковалев, но тут же смягчился: – Да, Мария. Верно. Что? Как? Не… Я – нет. Вы уверены? – Ох, надо же, при свидетеле он сдерживает теплые чувства.

Эдуард внимательно слушал Марию. Натянулся, словно струна, возможно, и не дышал вовсе, а на выдохе воскликнул:

– Не может быть! Откуда?! – Он искоса глянул на меня, и я почувствовала неприятную дрожь. Что происходит? – Понял. Разберусь.

«Только скажи, и я повторю то, что сделал в переулке».

Я до белых костяшек стиснула край папки, тревога так же сдавила горло. Это «разберусь» относится ко мне? Почему я вообще осталась в кабинете? Подслушать беседу? Но ради чего? Ради… Константина? Свалился на мою голову творец, черт его побери.

– Эдуард Витальевич? – осторожно спросила я.

Интуиция подсказывала: ничего хорошего ждать не стоит.

– Воронцова… – протянул начальник, расхаживая по периметру кабинета, словно тигр в тесной клетке. Он убрал телефон в карман брюк и саркастично спросил: – Каким образом вас, аналитика и технаря, заинтересовала живопись? Определенного художника.

– Карина посоветовала! – выпалила я. Не нужно быть ясновидящей, чтобы догадаться, о каком художнике пойдет речь.

Я вновь разозлилась на Ваню: если бы Ковалев не подошел к моему столу, то не увидел бы на мониторе фотографию Кости, а я могла бы сейчас прикинуться дурочкой. Но, увы, мы оба – и я, и Эдуард – понимали, что Константин Коэн будто красная тряпка для основателей компании. Костя важен для «Пейнт», а я… При чем тут я?

– Почему вы спрашиваете? – Нож в кармане начал жечь ногу через ткань брюк. Эдуард Ковалев никогда не пугал меня, мы слишком редко контактировали, но сейчас я впервые осознала: мы находимся наедине.

Во рту пересохло, и я сбивчиво объяснила:

– Посмотрела его картины… и… стало интересно, как он выглядит… этот… художник.

– Картины? – усмехнулся Эдуард. Его улыбка напоминала оскал, начальник, очевидно, ни на секунду мне не поверил. – Ладно, отбросим игру в кошки-мышки, Яна. Ответьте на вопрос: вам известна цель приезда Константина Коэна в Москву?