– Я вот… пить начал-то, чтоб больше не рисовать. Не могу. Артрит все пальцы скрючил. А еще она… – Посмотрел на стену, где среди вздутых обоев выделялся портрет женщины – молодой, улыбчивой, светловолосой. – Жена мне говорит будто: рисуй, Сева, это твое призвание. А я нашел, чем ее утешить – тебя нашел. Нет детей у нас с ней, но ты… – Савелий почесал пушистые брови. Костя видел, как сверкнули слезы в глазах старика. – Ты как сын мне, Константин. Так что будь добр, следуй призванию.
Костя растерялся. Савелий редко откровенничал, и не к спеху было, они обсуждали то технику, то анатомию, то историю живописи. О судьбе своего учителя Костя знал мало. Но ему нравилось, что Савелий звал его Константином. Как взрослого, равного себе художника.
– Только если пить бросите, – наконец выдавил сквозь ком в горле.
– Ну ты!..
– Договорились? – не унимался Костя. – А я вас в Москву перевезу, как устроюсь. Может, и закодировать получится…
– Нет. – Савелий накрутил на кулак свою бороду. – Поздно мне. И в Москву ехать, и кодироваться… Все потерял я. Все. Но! Не позволю и тебе потерять. Вот говорят: делай ради брата, ради семьи… Тьфу! Ради себя сделай. Ради будущего, в котором у тебя будет и семья, и любовь. Главное, будет муза. Та, что в равной степени с призванием станет твоим смыслом. Бывает так… – Савелий снова посмотрел на портрет жены. – Бывает.
Вдали гремел гром. Небо затянуло тучами. На скулы упали первые капли. Скоро дождь, а идти до холма тридцать минут. Логичнее было бы вызвать такси – я даже телефон повертел в руках, всерьез раздумывая.
Но каждая поездка на машине – испытание. Одно дело, когда я был в бегах и денег хватало только на попутку, а ехать надо – куда-нибудь, как-нибудь. Но сейчас я выберу промокнуть.
Из наушников звучала «Livin’ On A Prayer»: думал отвлечься на любимые песни, но погрузился в приятно-болезненные воспоминания – на концерте мы танцевали медленный, не подходящий к ритму танец… Яна. Она вспомнилась первее, чем Дима, но группа Bon Jovi всегда ассоциировалась с братом. Странно.
Испытывая смешанные чувства, я не позволил им одержать верх и переключил песню.
Старик Джон, ты это зачем? Я убрал наушники в карман и поднял воротник пальто. Никакой музыки. Буду слушать завывание ветра и монотонный звук двигателя…
Я обернулся. Позади ехала черная тонированная машина. Нахмурив брови, я ускорил шаг. Автомобиль тоже набрал скорость, но не обогнал меня. Черт. Я слишком мнительный? Наверное, да. Я же ясно дал понять, что не вернусь в «Пейнт». Но мне не нравилось, что в тихом спальном районе кто-то на крутой тачке не мог нажать на газ и уехать по своим делам.
Повинуясь инстинкту, я рванул вперед по тротуару, пытаясь оторваться от преследования. Пульс гремел в голове, живот крутило, а пальцы свело от воспоминаний. Навсегда запомнил, что сделал Эдуард после того, как я ушел от Марии. Черт. Черт. Черт! Стиснув кулаки, я бежал: игнорируя светофоры, забегая во дворы, петляя по улицам. Недолго замирал во дворах, чтобы перевести дух, и снова набирал скорость.
Когда я оказался у холма, то облегченно выдохнул. Машина отстала. Или не ехала за мной? Мало ли. Но факт в том, что не знать мне в столице душевного покоя.
Я расстегнул пальто и отдернул мокрую от пота футболку. Душно. Жарко. Воздух стал густым, как бывает перед дождем. Я взобрался на холм, пиная кедами комки грязи и испачкав серые спортивные штаны.
Наверху я забыл обо всем. Вот бы взять краски и нарисовать увиденное: окутанную туманом, будто бы безлюдную Москву. Величественная архитектура тонула в сизом дыме. Я увидел город глазами Яны – коренной жительницы, влюбленной в свой дом. И наверное, мог бы полюбить этот город. «Там заживем мы, братишка, по-новому», – твердил Дима. Он грезил Москвой, и я исполнил его мечту.
– Привет, – прошептал я. – Ну, как ты? Я вкрай запутался.
Ветер сильнее обдул мое лицо. Я прикрыл глаза. Волосы растрепались, мелкие капли били по щекам. Я свободен. В Петербурге ждет коллекционер, и у меня есть для него портрет красивой девушки. Скоро добьюсь признания. Я счастлив. Правда же? Я представил, что рядом стоит брат. Вообразил его образ: широкие плечи, темный «ежик» на голове, добрую улыбку.
– Что мне делать, Дима?
– Так вот почему ты пришел… Развеял здесь прах?
Я вздрогнул. А когда обернулся, из легких пропал весь воздух. Захрипев, я схватился за ствол дерева. Дышал осторожно, через рот, пробовал сырые вдохи на вкус. Встретиться с прошлым всегда мучительно. Пройдет неделя, месяц, десятилетие… Каждый раз я буду вздрагивать, увидев ее… Она во всем черном: платье, пальто, туфли. Но темнее всего – глаза. Обрамленные длинными ресницами, гипнотизируют. Я посмотрел на ее губы – кроваво-красные. Она приоткрыла их, и я скорее отвел взгляд. Декольте, тонкая талия. До чего же она восхитительно… ужасна.