Рассвет в моем сердце

Мария стояла на краю поляны. Зонт над ней держал молодой темноволосый парень в деловом костюме. Ее водитель, или, может, любовник. Я сглотнул ком. Мне хотелось крикнуть: «Беги, парень! Спасайся!» Но я бы послушал кого-то четыре года назад? Он не смотрел на меня. Не мог отвести взгляд от Марии. Прочно попал в ее сети.

– Ты помнишь что-то из того, что я говорил?

Я скрипнул зубами. Жалкая фраза… Вместо того чтобы послать к черту, я искренне изумился ее вниманию и почти обрадовался: она слушала меня в перерывах между сексом и просьбами рисовать для «Пейнт».

– Конечно, Костик… – Мария сделала шаг, и парень, как марионетка на ниточках, шагнул с ней вровень. – Я всегда тебя слушала.

– Почему ты здесь? – Этот вопрос серьезнее. Чары рассеиваются. Осталось добавить твердость в голос. И отпустить, наконец, мать его, дерево! Я выпрямился. – Мы поговорили у меня дома. Все кончено.

«Все. Кончено». Мысленно повторив эти слова, я даже смог улыбнуться.

Мария выглядела слегка задетой. Она дернула плечами.

– Проезжала мимо, увидела тебя и решила поздороваться…

Верно, ехала в той черной машине.

– Привет, – холодно бросил я. – И прощай.

Ответ не имел ценности. Я отвернулся к обрыву, подставил лицо каплям. Сердце не пропустило ни одного лишнего удара, а душу грело умиротворение. Мария оставила во мне глубокие раны, и, если судьба вновь сведет нас, все внутри будет переворачиваться вверх дном. Но не потому, что я любил Марию. Не из-за того, что она меня бросила. Это опыт. Болезненный, жестокий, «слишком» для ранимого пацана. Опыт оставил шрамы. Но я запомнил одну фразу: «Шрамы напоминают нам о том, где мы были, они не должны диктовать нам, в каком направлении двигаться»[29].

Когда я повернулся, Мария и ее спутник спускались по холму, прихватив мою обиду на этот город и злость за два года скитаний. Главное, лопнул поводок, на котором Мария держала меня, привязанного, словно собаку. Принятие своего прошлого дарит свободу. Я смог впервые за долгие годы вздохнуть без щемящей боли в ребрах.

Дима не помог мне, но прогулка точно не казалась напрасной.

– Почему ты не сказал, что тебе не нравятся условия компании?

Мария поджидала меня у подножия холма. Ей пришлось кричать, чтобы я расслышал ее голос в нарастающей буре.

Я цокнул языком. Для чего ворошить прошлое? Я огляделся: спутник Марии сел в черный автомобиль, а она осталась стоять с зонтом и смотрела на меня со снисходительной усмешкой.

– Ты сбежал, подставил всех…

– Вы бы не отпустили меня.

Мария усмехнулась:

– Или в таком случае твой уход не был бы столь драматичным? Мы бы так же забрали твое имущество, чтобы покрыть убытки, но отпустили бы, поверь. Ты раб одного человека, Константин Коэн. Самого себя.

Я опешил. Все было так просто? Нет… правда? Я посмотрел на свои пальцы: на указательном и среднем выделялись белесые полосы шрамов.

– Нет. Неправда. – Я схватил Марию за руку, притянул к себе. Изумился, какое хрупкое у нее запястье. Воспринимая долгое время как неземную, я забыл, что Мария – обычная женщина. Из плоти и крови. Из обид и уязвленного самолюбия. Я наклонился к ее лицу: – Знаю, что ты пытаешься сделать. Ты проиграла. Ты потеряла меня – самую ценную игрушку. Ему, – я кивнул в сторону водителя, – никогда со мной не сравниться. Поэтому ты решила переложить вину на меня. Что еще? «Нам же было хорошо вместе. Ты не так понял. Мы все исправим». У меня было много времени узнать об абьюзивных, как у нас, отношениях. Это газлайтинг[30]. Ты бы меня не отпустила.

– «Отношениях»? – Мария звонко рассмеялась и отбросила мою руку. – Костя… – Она показала водителю жестами, чтобы он не вмешивался. Когда снова посмотрела на меня, ее зубы слепили белизной. – Может, и любовью назовешь? Ох, мальчик…

Первый импульс – растеряться, отступить. Я поборол старые паттерны. Стоило огромных усилий улыбнуться, но я сделал это.

– Даже доктор Франкенштейн любил свое создание, бездушная стерва.

Мария оскалилась в ответ.

– А ты узнал, что такое любовь? – Ее улыбка стала ломаной, будто в Марию ткнули иголкой. Сильнее стиснув зонт, она добавила: – Конечно, узнал. Мне стоило догадаться, когда ты начал рисовать ее портрет. Полагаю, твой первый портрет за много месяцев?

Я промолчал, намереваясь уйти. Пусть не смеет говорить о Яне, иначе я за себя не ручаюсь. Но Мария бросила напоследок:

– Смотри, чтобы не стало слишком поздно для твоей любимой. – Взгляд черных глаз скользнул поверх моей головы.

Я повернулся и увидел клубы черного дыма: они поднимались над деревьями, к облакам, смешивались с туманом. По расстоянию там могла гореть многоэтажка, в которой я жил. Дыхание перехватило.

– Нет…

– Самое время спасать то, что тебе дорого. Если еще есть что спасать.

Мария рассмеялась, села в машину и хлопнула дверцей. Взревел двигатель, черный автомобиль уехал прочь, а дождь стал ливнем. Мария нанесла последний удар и навсегда исчезла из моей жизни.

Но я не был рад. Я не чувствовал ничего, кроме ужаса.