Равноправные. История искусства, женской дружбы и эмансипации в 1960-х

В октябре Секстон прислала Кумин из Рима отчаянное письмо, намекая на кризис, о котором сможет рассказать только лично (речь шла о кратком романе, который завязался у Энн в Италии: эту связь она скрывала от мужа). Секстон попросила Кумин намекнуть Кайо, что, вероятно, скоро вернется и что это, возможно, к лучшему. Энн призналась подруге, что неизлечимо больна и что ей нужна терапия, что бы ни говорил Кайо. «Макс, я вся как оголенный нерв, — писала Секстон. — Если я не вернусь домой, я умру. Некоторые вина плохо переносят транспортировку. И вот я — как раз такое вино»466. В воскресенье 27 октября Секстон и Робарт вернулись в Бостон. В поездке, которая должна была занять год, Энн продержалась всего около двух месяцев. Через девять дней она снова легла в Вествуд Лодж — психиатрическую клинику, где лечилась в 1956-м. После того как корабль Секстон причалил в Бостоне, к Энн вернулись суицидальные мысли, и доктор Орне пришел к выводу, что отдых и стабилизация нужны ей больше, чем глубокая психотерапия.

Когда Энн закончила Рэдклиффский институт, она решила, что завоевала свободу — от терапии, от семьи, от консерваторов, — но оказалось, что столько свободы ей не вынести. И теперь Секстон, словно арестантку, вопреки ее воле и к разочарованию мужа, держали в учреждении, которое ей не слишком нравилось (Энн предпочла бы больницу Маклина, в которую на время срывов регулярно ездил Лоуэлл).

И все же Секстон была рада, что ей удалось попутешествовать, пусть и всего два месяца. Она побывала в новых местах и собрала материал для пары-тройки стихотворений. Одно из них — «Менструация в сорок» — Энн написала сразу после возвращения. Стихотворение отсылает к европейской интрижке Секстон. Но гораздо важнее, что Энн заново прочувствовала ценность своей дружбы с Кумин. Письма подруг заставили их иначе взглянуть на то, как много они друг для друга значат. Возможно, у Секстон лучше всего получилось это сформулировать в письме из Рима, которое она написала прямо перед тем, как окончательно утратила самообладание. «О, Максин, — писала Энн, — друг, который любит тебя такой, какая ты есть… это невероятная ценность и поддержка»467.

Именно таких друзей Олсен нашла в Институте, и без этой дружбы она не могла жить в Сан-Франциско, куда вернулась в сентябре 1964-го. В месяцы перед отъездом Тилли не могла сконцентрироваться и писать. Восьмого мая 1964 года она снова участвовала в институтском семинаре, с докладом, который назвала просто «Два года». В тот день было очень душно, и пока стипендиатки собирались на первом этаже, Смит извинялась за неудобства. Доклад Олсен был полон повторов, сбивчив и тяжел для понимания. Она постоянно мычала и говорила извиняющимся тоном, как будто знала, что должна бы рассказывать о своем романе, а не о том, почему писать не может. Тилли сделала косвенные отсылки к классу и расе и добавила, что подвижная классовая принадлежность — причина того, почему она и многие другие безымянные писатели переживают творческие кризисы. Даже радуясь, что теперь может «проживать в возможности», как когда-то писала ее кумир Эмили Дикинсон, сейчас Тилли ощущала тревогу из-за того, что очень немногие люди получат подобный шанс, и, хотя этого Олсен не сказала, она нервничала, стыдясь, что так плохо воспользовалась обретенной возможностью. Быть может, в некотором смысле она ощущала, что предала тех, кто был не так удачлив, как она, тех, кому сама хотела служить.

В конце лета Олсен покинула Бостон с черновиками книги и долгами, которые нужно было выплачивать. В Сан-Франциско Тилли сразу же накрыла волна одиночества. Джек продолжал работать, а Лори вернулась в школу-интернат в Вермонте. Прошлым летом, когда Джек и Лори уехали в Калифорнию, Олсен наслаждалась временем наедине с собой, — «впервые за всю свою жизнь я одна»468, сказала она другу, но на Западном побережье, вдали от бостонских книжных магазинов с потрясающим выбором книг, в которых ей разрешали копаться часами, Тилли совсем не нравилось. Все ее друзья общались без нее — об их похождениях Олсен узнавала только постфактум. Как-то вечером Эквиваленты собрались на ужин с мужьями. Не хватало только Олсен, которая вернулась в Калифорнию, в свою прежнюю жизнь. Позднее Секстон написала Тилли, что за ужином они собирались ей позвонить, но совсем забыли, «в любом случае, мы много о тебе думаем»469.