Равноправные. История искусства, женской дружбы и эмансипации в 1960-х

Расстроенная и одинокая, Олсен часто звонила и писала подругам. Тилли много лет подряд отправляла им красочные винтажные открытки и длинные отпечатанные на машинке письма. «Иногда мне становится очень одиноко, и я так остро, так сильно хочу поговорить, что от недельной поездки к вам меня удерживает только незавершенная работа», — писала она Кумин. В другой раз она написала: «Может быть, ты [Макс] + Энн — поэты — выберетесь меня навестить? Или я как-нибудь приеду в Кембридж. (Может быть.)»470. Олсен часто прикладывала к письму что-нибудь небольшое на память: лепестки роз, цветы рододендрона, побеги весенних трав. Большинство адресатов были благодарны, но некоторые, как Секстон, просто «озадачены»471 чудными подарками и странным тоном писем Тилли. Олсен была одновременно драматична и уклончива, а адресат, получивший ее золоченые открытки и сухие цветы в не слишком удачный момент, мог счесть их безвкусными или даже слащавыми.

Отчаянно нуждаясь и в одиночестве, и в сообществе, Олсен стала искать единомышленников в других местах. Тилли подружилась с некоторыми из писателей, которых встретила в резиденции Макдауэлл. И все же она никак не могла добиться подвижек с романом. В резиденции, как и в Институте, Олсен выторговала себе дополнительное время, но вдохновение так и не пришло. Возраст, тревожность и усталость от переездов брали свое: работать не получалось. Многие годы Тилли утверждала, что обязанности перед начальником и перед детьми не дают ей писать. А теперь от этих хлопот, по крайней мере на время, не осталось и следа, и все равно писать не удавалось. И новый грант уже скоро должен был закончиться. Олсен боялась, что «иссякла»472.

Когда Тилли писала, что «иссякла», она имела в виду конец своей писательской карьеры. А Секстон тем временем представляла, как покончит с жизнью. В конце 1964-го, через месяц после того, как Олсен уехала из Бостона, Секстон и Кайо купили дом по адресу Блэк-Оук-роуд, 14 в Вестоне, городе, где прошло детство Энн. Они искали дом побольше, школьную систему получше и, в идеале, домработницу на полный день. «Что мне действительно нужно, так это мать 473, — написала Секстон подруге. — РАЗЫСКИВАЕТСЯ… МАТЬ В АРЕНДУ!!! США… Вот какое объявление я бы хотела дать». Энн не нравился дом в колониальном стиле, в который они переехали. Дом был слишком большой, а комната, в которой она работала, недостаточно уединенной 474. И что хуже всего, там не было бассейна. Позже Секстоны построят бассейн и у этого дома.

Брак Энн разрушался вместе с ее психическим здоровьем 475. Доктор Орне, психотерапевт, у которого Секстон довольно успешно лечилась много лет, переехал в Филадельфию в 1946 году. Летом 1965-го Энн совершила попытку самоубийства и была госпитализирована, а затем ей прописали торазин — сильный антипсихотик с выраженными побочными эффектами, включая прибавку массы тела. Из-за препарата Энн не могла писать и находиться на солнце. Вялая и апатичная Секстон набирала вес и беспокоилась, что променяла свой легкий слог на так называемую вменяемость. «Транквилизаторы, которые я начала принимать этим летом в клинике, глушат все мои замыслы»476, — писала она Олсен. Энн жила как затворница. Все, что когда-то подарил ей Институт, — первый домашний офис, рабочее пространство в доме на Маунт-Оберн-стрит — кануло в Лету.

Творческий кризис не закончился и в начале 1966 года. Брак Секстонов был «хрупким, как треснувшее яйцо»477, и Энн боялась, что, перестав играть роль больной, разобьет это яйцо окончательно. В октябре 1965-го Секстон написала Олсен после попытки суицида и вложила в письмо стихотворение «Я в 1958-м», признавшись, что сейчас для нее этот текст так же актуален, как был в момент написания. «Я гипсовая кукла. Я позирую», — утверждает лирическая героиня в самом начале стихотворения. Пустая и безжизненная, Энн вернулась в свое темное прошлое.