Равноправные. История искусства, женской дружбы и эмансипации в 1960-х

Но хотя эмоциональное состояние Секстон ухудшалось, ее популярность как поэта продолжала расти. После того, как Oxford University Press опубликовало сборник избранных стихотворений Секстон, в который вошли произведения из первых двух книг поэтессы, Энн столкнулась с критикой британских обозревателей, посчитавших ее творчество слишком откровенным. Это напомнило ей о некоторых худших отзывах, которые Секстон получала на заре карьеры. В 1963-м поэт Джеймс Дикки использовал публикацию «Все, кто мне мил» как повод для выпада против популярной среди молодых поэтов «исповедальности», которую назвал «новым догматизмом». Несмотря на то что Дикки придрался также к Лоуэллу и Снодграссу, он выделил Секстон как худшую из всех. «Сложно найти писателя, который бы так же настойчиво обращался к жалким и отвратительным аспектам телесного опыта, в надежде, что это сделает письмо более реалистичным»478, — писал Джеймс в своей рецензии для The New York Times. Пройдет много лет, прежде чем Секстон простит своего товарища по перу. И все это время Энн носила копию рецензии в записной книжке, как шип, которым могла уколоться всякий раз, когда жаждала наказания 479.

Между депрессией Секстон и ее поэзией была очень непростая связь. Обычно, когда Энн переживала острые фазы заболевания, она не писала вообще. В такие периоды она не могла встать с кровати или ложилась в больницу 480. А когда эти фазы завершались, Секстон начинала творить. Но значительное количество поэтического материала она действительно черпала из чувств и опыта, который связывала со своими припадками. Важно и то, что для Секстон писательство обладало преобразующей (если не целительной) силой. Болезнь Энн действительно в каком-то смысле вдохновляла ее, ведь Секстон занялась поэзией именно потому, что была больна, хотя сосуществование болезни и творчества нельзя назвать легким.

Поэтому, когда Энн отошла от своего последнего суицидального порыва, она вновь вернулась к поэзии. И так же, как и в 1957-м, использовала свой опыт депрессии и страданий как творческий материал. В короткие передышки, когда Энн отпускала нагнанная таблетками сонливость, она писала то, что позже назовет своими стихотворениями «смерти». «Уезжай на своем осле» — лучшее в серии. Оно описывает возвращение в психиатрическую лечебницу. Усталой лирической героине все опостылело: «Все те же люди / та же разруха»481, — рассказывает она. «Бессменные постояльцы» ничего не меняли. Тем временем доктора предлагают «непосвященным» шокотерапию. Героиня более опытна, чем эти неофиты, она не так потрясена. «Я вернулась», — рассказывает она:

готовая к продолжению.
и свисаю со стены как вантуз.
я была арестанткой,
скверной арестанткой,
что полюбила свою тюрьму.

Исчез лиризм ранних стихотворений о безумии. Тот, что слышался в «Музыка плывет ко мне», первом шедевре Секстон. На смену ему пришли отталкивающие метафоры — пациентка как «вантуз», бессменный аксессуар в замызганной ванной — и блеклый, плоский тон. Трагедия, описанная в стихотворении, — не само безумие, а скорее неспособность лирической героини отринуть это безумие через смерть или исцеление. В конце стихотворения приказ «уезжай на осле, / уезжай из этой печальной гостиницы», «хоть раз прими осознанное решение» легко может быть воспринят как призыв к самоубийству — выходу из лечебницы «любым проверенным способом, на ваше усмотрение!» Героине не важно, как именно она уйдет, ведь ее судьба предрешена: каждый в ее семье нашел свой собственный способ умереть от «болезни дураков».

Возвращение к поэзии указывало на то, что Энн счастлива, и поддерживало ее в приподнятом настроении. «Впервые на моей памяти Я ХОЧУ ЖИТЬ, и я живу 482», — делилась она с Олсен. Так Секстон начала писать стихи о жизни. Некоторые она посвятила своим подрастающим дочерям: «Маленькая девочка, моя фасолинка, моя милая» для Линды и «Маленький незатейливый гимн» для Джой. Были и стихи о любви. «Твое лицо на собачьей шее» посвящено «невысокой, веселой и чертовски умной»483 подруге Олсен, психиатру из Сан-Франциско по имени Энни Уилдер. Она приехала в Кембридж незадолго до того, как Секстон отплыла во Францию. Связь двух Энн была глубокой и внезапной, как удар молнии. «Я уже влюблена»484, — шепнула Секстон на ухо Уилдер в день их знакомства. Уилдер ответила взаимностью: она называла Секстон Икаром, а себя — ее ловцом. Подруги начали остервенело переписываться. А позже путешествовали вместе и, по сведениям биографа Секстон Дианы Миддлбрук, вступили в сексуальную связь. Секстон нашла еще один источник обожания и эмоциональной поддержки.

***