Разберемся! Главное о новом в кино, театре и литературе

Герой сказки «В особо крупных размерах» Пётр Павлович, богач из списка самых-самых, внезапно останавливает свой кортеж возле простецкого ларька с шаурмой, где сидят и празднуют жизнь всякие бедолаги. «Вдруг ему ужасно захотелось есть. Он, сглотнув голодную слюну, представил себе сначала бутерброд с варёно-копчёной колбасой “Одесская” и полстакана водки “Пшеничная” времён ранней стройотрядовской юности… Появились из детства микояновские котлеты, продававшиеся по двенадцать копеек в кулинарии на Горького, и кипучий напиток “Буратино”; возникли из буйного перестроечного прошлого свежезаваренные пельмени, часть из которых, прохудившись, разделилась в тарелке на серый обнажённый фарш и столь же серые тряпочки пустого теста, а при пельменях образовался и ловко разведённый пополам спирт “Рояль”; мелькнул миражом цивилизации первый бигмак, съеденный под ещё непривычный и гипнотически привлекательный виски; проскользнула по периферии сознания фиш-энд-чипс первой нищенской лондонской поездки, оказавшаяся жареной треской с картошкой, и от липкого глотка “Гиннесса” дернулся вверх-вниз кадык.»

Собственно говоря, на полстранице текста, в прелестных (чего стоит одно упоминание «первой нищенской лондонской поездки»!) кулинарных деталях Пётр Павлович вспоминает лично им прожитую историю страны.

Лично им прожитую, это важно. Оптика Кабакова не признаёт обобщений и отвлечённостей. Думаю, именно поэтому он взбунтовался, когда у него стали идеологически отбирать СССР — потому что, всё видя и понимая, он не мог никак отделить себя от него, зачеркнуть прожитое, выбросить целый огромный кусок жизни как нехороший и неправильный. А там, в этом куске, — родные папа с мамой, да, строившие и созидавшие СССР и любимые Кабаковым с исключительной силой. В одном романе он изображает, как герой в детстве смотрит на отца-военного, собирающегося на работу, и подробно, страстно описывает, как и во что отец одевался, как брился, и понятно, что это навеки прописано в его сердце и уме. Он ни одной царапинки на отцовской бритве забыть не может — и что, теперь взять всё и зачеркнуть, отринуть, проклясть? Да чего ради?

В «Московских сказках» действует пёстрое множество самого разного люда-народа, и в каждой сказке есть некий штришок, выверт, отсылающий к различным мифам и легендам. «Ходок» — к Дон Жуану, «Странник» — к вечному жиду Агасферу, «Любовь зла» — к Царевне-лягушке, «Огонь небесный» — к Прометею и так далее. Но в сказочных обстоятельствах действуют реальные узнаваемые персонажи, обитатели Москвы третьего тысячелетия, со своей заковыристой биографией и нелёгким норовом. Всем им пришлось принять на себя давление истории. Всех так или иначе ломали, тёрли, испытывали на излом и сжатие. В кабаковских сказках много насмешливых, ядовитых, сатирических интонаций, но нет ни злобы, ни гнева, ни ненависти. Это смех-любовь, и Москва Кабакова не отдельное государство, а квинтэссенция России, да и власти (всякие там генералы и олигархи) не с неба упали, а живут на правах крупинок всё той же горько-солёной крутой русской каши.

В жизнелюбии, которое, конечно, Божий дар, есть тяжёлый момент: как правило, выдающиеся жизнелюбы долго и трудно расстаются с возлюбленной жизнью. Так выпало и Александру Кабакову. Лучшим личным временем для него оказалась перестройка и девяностые годы — востребованность его пера и головы была обеспечена возможностями его как зрелого мужчины. Болезни вызывали в нём злость и досаду, к которым он по природе был абсолютно несклонен.

Но Александр Кабаков, центровой москвич, остроумец и бонвиван, никому не позволил отобрать у него жизнь, кроме смерти! Ни одной микояновской котлетки не отдал врагу — дескать, моя котлетка, я её съел, да ещё запомнил, что стоила она двенадцать копеек, и описал для вечности. Да разве одна котлетка — а сколько разнообразных пленительных женщин фигурирует в его книгах… Не буду утверждать, что сочинениям Кабакова уготована долгая жизнь — я этого не знаю, — но прожитое он талантливо зарегистрировал в слове и отправил на хранение. Стало быть, это всегда могут вам выдать по первому требованию.

У Петра Алешковского нет секретов от читателей, только «Секретики»

Известный прозаик Пётр Алешковский («Рыба», «Владимир Чигринцев», «Крепость» и другие сочинения) обрадовал своих читателей новой книгой под названием «Секретики» (2020). Это чинный, добросовестный, подробный рассказ о своём детстве и отрочестве, которые пришлись на шестидесятые — сем идесятые годы прошлого века по времени и протекали в Москве и её окрестностях. Детство писателя предстаёт в книге исключительн о безмятежным и без шуток счастливым.