Разбитое зеркало (сборник)

Вывернув голову, Набат увидел на своем боку кровь. Свою собственную кровь – открылась февральская рана. Он оглушенно, не понимая, что происходит, залаял, на ходу боком врезался в снег, стер о него красную намерзь, задышал часто, собираясь с силами. В следующий миг догнал «боцманят», вонзил зубы в одного из них, рванул щетину вместе с мясом, отскочил назад с набитой волосами пастью: «боцманенок» – упитанный низкорослый кабанчик с окровяненными злыми глазами развернулся и понесся на него, низко опустив пятак, – Набат выждал несколько мгновений, сделал прыжок вбок, в снег, – обозленный кабанчик с гудом пронесся мимо, сел на задницу, ловко перевернулся через спину и снова кинулся на Набата. Набат повторил свой нехитрый маневр, освободил дорогу, и кабанчик снова пролетел мимо.

В несколько прыжков Набат достал свинку, укусил ее, выплюнул из пасти щетину. Свинка орудийной болванкой взвилась в воздух, закричала истошно, визгливо, Набат подправил ее, хватив за бок, и погнал на Вовочку. Кабанчик пошел за напарницей – побоялся оторваться.

Вовочка находился недалеко, и все равно он возник внезапно – от неожиданности Набат даже забыл подать голос, обозначиться, – увидев «боцманят», Вовочка стремительно вскинул ружье и навстречу собаке ударил узкий огненный столб – жакан прошел над «боцманятами» и чуть не задел Набата. Охлест свинцовой пули прижал его к снегу. Набат проюзил несколько метров по инерции, ожидая второго выстрела. Второй выстрел ударил тотчас же, хотя Набату показалось, что между двумя хлопками образовался просвет, – но нет, оба грома прогремели почти в унисон, второй жакан со свистом вспорол воздух, срезал несколько лап с сосны и растворился в пространстве.

Оба выстрела – мимо. Набат запрезирал Вовочку, но в следующий миг выбил из себя это нехорошее чувство: может, человек и не виноват, может, стволы у ружья кривые, а мушку сбило набок ветром, может, и патроны были кривые – Набат поднялся над снегом, шатнулся – бок его по-прежнему был красен от крови, пустой живот прилип к хребту, перед глазами все плыло.

«Боцманята» пронеслись мимо Вовочки и исчезли.

– Взять их, Набат, взять! – прокричал Вовочка, дрожащими руками переламывая ружье и меняя патроны. – Ату их, гадов!

Набат снова погнал «боцманят». Бежал он уже медленнее, чем раньше, шатался, на ходу стал чаще хватать пастью снег.

– Куси их, куси! Чевт бы побвал этих «боцманят». Куси их! – несся вдогонку острый и громкий – под ветерок, как раз точно по направлению, – Вовочкин крик.

Чувствовал Набат – сдает. Сдавали лапы, сдавало тело, сдавали легкие – дыханье село уже совсем, оно застревало в глотке, клокотало железной дробью, погромыхивало, в голове что-то скрипело – Набата мутило, – сдавало сердце, из бока, из распоротой раны текла кровь. И плыла, качалась под собакой земля.

Похоже, «боцманята» это тоже чувствовали – кабаненок несколько раз оглянулся на Набата. Он грозно скалился, почти по-собачьи обнажал небольшие, испачканные кровью клычки. Но Набат не упускал «боцманят», упрямо шел за ними, стараясь снова подсечь им дорогу и повернуть на Вовочку.

Над «боцманятами» висело облако пара – розоватое, подвижное, оно словно было привязано к животным, скакало над их спинами, парило, – такое же облако было привязано и к Набату – дергалось, двигалось вместе с ним. Здорово все-таки выхолостили голодного ослабшего Набата «боцманята» – он шатался на ходу, терял равновесие, крутил головой, стараясь, чтобы из взора не ускользнули покусанные, в кровяных лепешках зады «боцманят», – да и за ним самим тоже тянулся красный жестокий след: открывшаяся рана расползалась все больше, раздиралась, словно гнилая, из раны текло, лапы тоже кровоточили.

Где-то в стороне грохнули два выстрела, Набат на бегу вздернул голову – выстрелы были не Вовочкины, чьи-то еще, быть может, охотник звал к себе потерявшихся собак, так и сам Набат много раз приходил на выстрелы: набегавшись, напурхавшись, наевшись снега в лесу, он иногда терял даже направление, в котором остались охотники, и выдохнувшись окончательно, садился на землю, вытягивался в струну – каждая жилка в нем, каждая клетка, каждая шерстинка обращались в слух – он ждал далеких выстрелов.

В таких случаях Иван бил холостым дуплетом в воздух – для этого специально имел беззарядные патроны. Гильзы набивал газетами, войлоком, разным бросовым материалом, чем придется – лишь бы был звук. Полые выстрелы эти Набат мог узнать из сотен других, к ним привыкли также Пальма и Орлик.