Разбитые часы Гипербореи

– Да. Беспощадная… До полного уничтожения друг друга. Войны нужны, чтобы переделывать мир… Победитель диктует свои условия: все меняется, перекраивается карта мира. Так было всегда. В Германии к власти придет Гитлер. Это дело решенное. Его триумфальное восхождение не за горами. Оно состоится вот-вот. Он встанет во главе страны и поведет войска на Восток. Но сначала на Запад. Вот тогда, когда он придет к власти, и понадобится наш маленький друг Отто Ран. Он не напрасно проводит все эти изыскания. Гитлеру нужна будет эта мощная эзотерическая подоплека. Германии необходимо обоснование древности арийской расы. Карл Маркс был не прав. Не бытие определяет сознание, а наоборот – сознание определяет бытие. Дайте идею униженным и оскорбленным людям, и они позабудут обо всем. Он пойдут воевать, сделают великие открытия, совершат невозможное. Одним сытым брюхом ничего не сделаешь. Гитлер хочет дать эту идею Германии. Они столкнутся – Сталин и Гитлер. Два мира, две идеи. Мы еще понаблюдаем за этой схваткой. Британия будет «над».

– Значит, скоро Отто будет востребован?

– Я думаю, что да. Германия будет строить свою идеологию на оккультизме, но на совсем другом уровне. На государственном.

– Но уже есть разные мистические общества и организации.

– Вы правы! Но здесь будет мощная поддержка государства…

– Интересно, как дела у Барченко? – вырвалось у Скандаровского.

– Рано или поздно он будет арестован. Я думаю так… Вам повезло, что вы успели выскользнуть из лап советских чекистов. Когда-то они добрались бы и до вас… А так – вы в безопасности, жена с дочкой живут в Париже. Раньше они жили в Англии, но их оттуда вывезли, чтобы семья была поближе к вам.

– Да… – это «да» повисло в воздухе. Взгляд Скандаровского задержался на яркой брюнетке, проходившей мимо. Она была в шляпке и весело щебетала с подругой.

Он вспомнил Розалию и их сына. Как они там? В России? Его сердце невольно сжалось. Никаких вестей. Он с ней даже не простился. Что она о нем думает? Что он конченый подлец?

– Вы думаете сейчас о еврейке? Матери вашего сына? – задал вопрос Чапеллон.

– Да, – не стал отпираться Скандаровский.

– Насколько я знаю, с ней пока все в порядке.

– Можно ли передать хотя бы одно письмо?

– Нет, – это было сказано таким тоном, что Скандаровский понял: все возражения бесполезны. Чапеллон не пойдет ни на какие уступки.

– Мы обо всем переговорили. Завтра я уезжаю в Англию. Сегодня у меня еще есть встречи.

Скандаровский ни о чем не спросил. Он понимал, что Чапеллон ничего не скажет. Между ними граница, которую невозможно перейти. Скандаровский иногда отчаянно скучал по России, но думал: может быть, все сложилось к лучшему? Вдруг бы его тоже арестовали? Взяли бы Наташу с Олечкой. Мог бы он спокойно жить и работать в России? Вряд ли, возражал кто-то внутри его, учитывая дворянское происхождение… Поставили бы к стенке, и все.

– Скучаете по России? – проницательно спросил Чапеллон.

– Немного.

Скандаровский давно понял, что в общении с Чапеллоном лучше не врать, а говорить хотя бы полуправду. Проницательность его английского знакомого порой просто пугала…

– Немного – можно. А сильно – нет.

– Почему? – вырвалось у Скандаровского.

– Потому что вы тогда станете плохим исполнителем. Запьете, опуститесь. Будете рассказывать кому попало, как вас мучает ностальгия, плакать у них на плече. Как это иногда делают русские эмигранты.

– Россию и правда забыть невозможно, – тихо заметил Скандаровский.

– Только, ради бога, не становитесь сентиментальным, – с раздражением сказал Чапеллон. – Это даже не просьба, а приказ. Вы меня поняли?

– Да, – сказал Скандаровский. – Понял.

– Тогда до следующей встречи. Связь по-прежнему через Анри. – Так звали курьера, передававшего письма в Англию. Но Скандаровский подозревал, что это его не настоящее имя. Впрочем, не все ли равно ему, как зовут этого курьера?

– Сейчас, мой друг, мы с вами расстаемся. Вы же можете еще посидеть здесь какое-то время, а потом уйти. До следующей встречи.

Чапеллон кивнул ему и удалился не оглядываясь.

Он шел с прямой спиной, высокий, худой… Скандаровский испытал что-то вроде приступа острой тоски. Он вспомнил Россию, Розалию, сына Осю. Усадьбу, самовар. Весенний запах медуницы… клеверные луга…

Он повертел головой и позвал официанта.

– Водка есть? – спросил внезапно севшим голосом.

– Да.

– Давайте… – махнул он рукой. – Похолоднее.

Конечно, потом Скандаровский стыдился своей минутной слабости. Он приехал домой к Наташе пьяным. Говорил что-то о том, что похоронил старого друга. Жена смотрела холодно, осуждающе. Они с Олей жили на Рю-де-ля-Помп. Он при первой же возможности навещал семью, но с ужасом видел, что Наташа все больше отдаляется от него. Она стала похожа на парижанку: уверенные манеры, нагловатый пристальный взгляд, новые туалеты… А вдруг у нее есть любовник, мелькнуло в голове Скандаровского. Оля была уже взрослой, пятнадцатилетней… она смотрела на отца свысока, с каким-то презрением.

– Эх ты, папа, – вырвалось у нее.

– Да. Я пьян, но прошу снисхождения. Широк русский человек, надо бы его сузить.