Раздолбаи космоса, или Гений кувалды

Просев в коленях, временно оглохший, закостеневший, с ломом в руках Василий оползал по склону двугорбого холма обломков. Вокруг, рассыпавшись кольцом, оцепенела лупоглазая команда Телескопа. Шёрстка на зверьках стояла дыбом. Вскочивший с корточек Ромка беззвучно разевал рот и выразительно стучал себя по голове костяшками пальцев.

Василий прислушивался к ощущениям. Вроде цел… Морщась, поджал ногу и вынул впившийся в пятку мелкий осколок. Осторожно ступая, сошёл на покрытие.

— Вот так вот… — сам себя не слыша, сказал он Ромке. — Мы, видишь, тоже не лыком шиты…

Глава 18

И ответил мне меняла кратко…

Сергей Есенин

Слух помаленьку возвращался. Словно из ушей вату вынимали — клок за клоком. Василий сидел на покрытии и озабоченно изучал уже запёкшуюся дырку в пятке.

— Обувку бы придумать какую-никакую… — проворчал он.

— Ага! — сказал Ромка. — Латы тебе придумать. Как у рыцаря…

С тем и отбыл. Василий недовольно посмотрел ему вслед и поднялся с пола. Две надзорки, тихонько подвывая, въедались в оползающий холм обломков. Команда Телескопа яростно выясняла, кто из них заработал тюбик, а кто нет. Сердитые щелчки и трели так и сыпались. Мелькали розовые ладошки. Казалось, что кому-нибудь вот-вот выпишут затрещину.

— Что за шум, а драки нету? — строго осведомился Василий и вдруг осознал, что драк между пушистыми побирушками и впрямь никогда не бывает. А ведь ссорятся постоянно… То ли не принято у них, то ли надзорок боятся. Неужто им тоже щелчка дают — как людям?

Василий погрузил пятерню в нагрудный карман фартука (деталь, вызывающая особую гордость) и извлёк авоську, сплетённую Машей Однорукой всего за десять капсул. В то время как уничтоженная глыба, насколько мог судить Василий, тянула тюбиков на двадцать с лишним.

— Телескоп! Ну-ка займись! — Не глядя, кинул авоську в сторону чирикающей толпы, а сам подошёл поближе к съехавшимся лоб в лоб надзоркам и весь обратился в зрение. Чернильные, как бы облитые жидким стеклом корпуса механических тварей, на секунду просветлели — и Василий озадаченно ругнулся. Так ему опять и не удалось подсмотреть, откуда же у них всё-таки вылетают эти самые капсулы…

Как и предполагалось, каждая надзорка сыпанула на искристое покрытие не менее десятка тюбиков. Поразило другое: все тюбики были ярко-алого цвета. Возбуждённый щебет оборвался. Приторный сироп, заключавшийся в алых капсулах, лупоглазые побирушки терпеть не могли.

Телескоп, развернувший авоську и уже пританцовывающий в радостном предвкушении, отпрыгнул и вздыбил серебристую ухоженную шёрстку.

— Дьец! — щёлкнул он.

— Телескоп! — Василий обернулся, грозно сведя брови. — Ещё раз услышу — хвост надеру!

Что такое хвост, Телескоп не знал, и поэтому слово наводило на него прямо-таки мистический ужас. Притих и принялся собирать капсулы в плетешок под разочарованное чивиканье соплеменников.

— Ну чего приуныли! — прикрикнул на них Василий. — Бывает… Редко, но бывает. Сейчас выменяем у кого-нибудь… Да у того же Пузырька!

Бригада приободрилась. Телескоп уже волок битком набитую авоську.

— Значит, так, — распорядился Василий, беря её за петли и с удовольствием взвешивая на руке. — Инструмент доставить домой… Телескоп, отвечаешь! Хоть одну железяку потеряете — никто ничего не получит. И ждать меня там. Всё. Свободны.

Наверное, с педагогической точки зрения это было неверно. Власть тут же ударила Телескопу в пушистую головёнку, и он, забыв о недавней выволочке, разразился пронзительной тирадой, в которой чередовались и «тьок», и «дьец» и чего-чего только не чередовалось. Бригада засвиристела и кинулась к железякам.

Василий вздохнул, покачал головой и, подхватив увесистую авоську, бодро зашагал в сторону скока, выводящего в лабораторию Пузырька. Прикидывая на ходу нынешний курс обмена, он обогнул основание Клавкиной опоры, потом услышал непрывычно мягкие хрусткие удары, вскинул глаза — и остановился. Клавка крушила стену. Метра три соломенно посверкивающей вогнутой поверхности было уже изрыто. Справа от повреждённого участка одиноко красовалась глубоко выдолбленная буква А. На покрытии вдоль фронта работ лежала гряда бледно-золотистой трухи.

С пеной у рта Клавка повернулась к Василию.

— А? — закричала она, вне себя тыча ломиком в ещё незадолбленную букву.

«А», — чуть было не согласился Василий.

— Он думает, никто не догадается! — гневно грянула Клавка. На крепких её щеках пылал румянец, отросшие за пару месяцев тёмные волосы растрепались. — Думает, все дураки! А то неясно, чьих это рук дело!.. Ну ладно! Я ему такое выдолблю!.. Прямо над завалинкой!..

Тут взгляд оскорблённой стеновладелицы упал на распёртый алыми капсулами плетешок — и лицо её просветлело.

— Ка-кое безобразие… — напевно, с наслаждением выговорила Клавка, опуская ломик и зачарованно глядя на свисающую до пола авоську. Подошла поближе и вскинула глаза, напомнившие Василию две пистолетные пули. Со свинцовыми скруглёнными головками.