Читаем Размышления и максимы полностью

Размышления и максимы

Умение дипломата убедить, что он и не помышляет об интересах своего государя и советуется лишь с собственными страстями, нередко может сослужить ему немалую службу: оно мешает разгадать его замыслы и побуждает тех, кто жаждет поскорей завершить переговоры, жертвовать своими притязаниями. Самые ловкие — и те порой считают себя обязанными уступить человеку, который не внемлет рассудку и уклоняется от всех попыток прийти к соглашению.

910

Узнать, насколько ловок человек, — вот иногда и вся польза, которую можно извлечь из назначения его на высокую должность.

911

Для того чтобы стать ловким, нужно меньше усилий, чем для того чтобы им казаться.

912

Для высокопоставленного человека нет ничего легче, нежели присваивать себе знания окружающих.

913

На видной должности полезнее, пожалуй, хотеть и уметь пользоваться услугами просвещенных людей, чем самому быть таким.

914

Быть подлинно здравомыслящим уже означает многое знать.

915

Как живо ни интересуйся политикой, вряд ли найдется чтение скучней и утомительней, нежели договор между государями.

916

Всякий мир по сути своей должен заключаться навеки, однако не было еще ни одного поколения, которое прожило бы всю жизнь без войны, и почти ни одного государя, при котором бы она многократно не возобновлялась. Но стоит ли удивляться, что те, кому нужны законы, чтобы соблюдать справедливость, особенно склонны нарушать эти законы?

917

Политика для государей то же, что суд для частных лиц: несколько слабых объединяются против сильного, вынуждая его умерить свои вожделения и бесчинства.

918

Во времена греков и римлян было легче покорить целый великий народ, чем сегодня удержать за собой небольшую по праву завоеванную провинцию[177] — столько вокруг завистливых соседей и наций, не меньше нас искушенных в политике и военном деле и, несмотря на разделяющие их границы, связанных между собой обоюдными интересами, искусствами и торговлей.

919

Г-н де Вольтер видит в Европе всего-на-всего республику,[178] состоящую из отдельных самостоятельных государств. Так широкий ум на первый взгляд уменьшает предметы, сочетая их в некое целое, где каждый низводится до своих истинных размеров; на самом же деле подобный ум возвеличивает их, проясняя отношения между ними и образуя из множества разрозненных частей единую великолепную картину.

920

Ограничиваться сегодняшним днем и предпочитать риску надежную, хотя и не столь славную выгоду — политика полезная, но бескрылая: таким путем не возвыситься ни государству, ни даже частному лицу.

921

Люди от рождения враждуют с себе подобными и не потому, что полны взаимной ненависти, а потому, что не могут возвеличиться иначе, как за счет ближнего; поэтому благоговейно соблюдая законы этой молчаливой войны, которые именуются приличиями, люди — осмелюсь заявить — почти всегда несправедливы, когда обвиняют друг друга в несправедливости.

922

Частные лица ведут переговоры, вступают в соглашения и союзы, заключают договоры, объявляют войну и подписывают мир, словом, делают то же самое, что государи и могущественные народы.

923

Говорить только хорошее обо всех и вся — плохая и мелкая политика.

924

Злость подменяет собою ум.

925

Отсутствие сердца восполняется самодовольством.

926

Кто уважает себя, того уважают и другие.

927

Судя по тому, что природа не уравняла людей в одаренности, она не может и не должна уравнивать их и в благосостоянии.

928

Трусу приходится глотать меньше оскорблений, нежели тому, кто честолюбив.

929

Тот, кто завоевал себе положение, всегда найдет предлог забыть былого друга или благодетеля: в таких случаях мы неизменно припоминаем, как долго скрывали обиды, которые они невольно причиняли нам.

930

Какое бы добро и какой бы ценой нам ни сделали, стоит принять его под именем благодеяния, как мы уже считаем себя обязанными отплатить за него. Это, так сказать, условие невыгодной сделки, которое приходится соблюдать, коль скоро она заключена.

931

Нет обиды, которой мы не простили бы, отомстив за нее.

932

Претерпев оскорбительный афронт, мы так прочно забываем о нем, что своей наглостью напрашиваемся на новый.

933

Наши радости кратки, это правда, но горести чаще всего — тоже.

934

Самая великая сила духа утешает нас медленней, нежели слабость его.

935

Нет утраты болезненней и кратковременней, чем утрата любимой женщины.

936

Лишь немногие из людей, постигнутых горем, умеют изображать его так долго, как того требует честь.

937

Утешения в горе — лесть тому, кто им постигнут.

938

Если бы люди не льстили друг другу, общества, вероятней всего, не существовало бы.[179]

939

Нам следовало бы восхищаться той поистине религиозной искренностью, с какой наши отцы учили детей приканчивать ближнего, если тот уличает нас во лжи. Подобное уважение к истине у варваров, знавших лишь закон природы, лестно для человечества.