Разрушитель клинка

Сораса стиснула зубы, по-прежнему держа рот на замке. Но она встретила взгляд Чарли и нашла в себе силы покачать головой.

С шумом выдохнув, Чарли отступил, его тело сотрясала дрожь.

Сораса тоже задрожала и накинула на плечи свой грязный плащ, а затем медленно подняла капюшон, практически скрывая свое лицо. Остались лишь тигриные глаза, теперь почти потухшие и холодные, хотя раньше они сверкали и были полны жизни.

В ту ночь Дом не мог уснуть и остался нести караул. Сораса тоже не сомкнула глаз.

Когда наступило следующее утро, она так и не заговорила. Как и на следующее, несмотря на все уговоры Сигиллы и Корэйн. Невозможность слышать голос и едкие замечания амхара выводила Дома из себя.

Древний мог провести в молчании целое десятилетие и при этом мало что потерять. Но она была смертной, и ее дни значили больше, чем его собственные. Они ускользали, как песок сквозь ослабевшие пальцы, и каждый из них терялся в тишине. Дом был поражен, поняв, что гораздо больше переживает за судьбу скорбящей убийцы, чем готов признать.

«Если мы хотим спасти мир, Сораса Сарн нужна нам здоровой, и душой, и телом».

Было легко убедить себя в этом, объяснить свою растущую тревогу по поводу аморальной, эгоистичной и выводящей из себя убийцы. Она была преступницей. Злодейкой.

«А еще героем».

Глава 15 Лицо честного человека

– Эндри —

Каждый вечер Сораса смотрела на огонь, перекатывая в ладонях нефритовую печать. Эндри не знал, что значила эта вещь и кому она принадлежала, но даже Корэйн понимала, что не стоит спрашивать об этом. Однако она смотрела на печать так, словно могла запомнить ее. А Чарли именно так и делал, когда был уверен, что Сораса не обращает на него внимания, он тренировался, пытаясь воспроизвести оттиск на клочках пергамента.

Они двигались на север по Волчьей тропе, через Ледор, затем Даланд и Аскору – маленькие королевства, скрытые в тени больших гор на юге и Темуриджена на севере. Дни проносились мимо, пока убийца продолжала свой путь в тягостном молчании. Ей слишком легко удавалось хранить безмолвие, что тревожило Соратников.

Но сквернее настроения Сорасы были тучи, висевшие над их головой, постоянный страх встречи с амхара. Эндри следил за каждой тенью, заглядывал за каждый поворот, вертя головой всякий раз, когда ветер колыхал ветви. И не он единственный. Сораса и Дом дежурили, как и Сигилла, трое великих воинов были измучены необходимостью постоянно сохранять бдительность. Тогда как Сораса перестала говорить, Дом перестал спать. И оба больше походили на призраков.

Эндри как мог пытался облегчить им всем жизнь. Он заваривал чай, вместе с Сигиллой присматривал за лошадьми или добывал еду вместе с Чарли. Корэйн тоже делала все, что могла: училась чистить лошадиную упряжь и ухаживать за клинками.

Так далеко на севере было намного холоднее, беспощадный ветер дул круглые сутки. Холод шел от гор и из степей. Земля покрылась инеем, трава стала жестче и сверкала в утреннем свете. Леса встречались все реже, а значит, меньше мест для укрытий, мало дичи и плохие, влажные дрова, от которых было больше дыма, чем тепла. Эндри дрожал от холода. На горизонте маячила зима, горные вершины с каждым днем становились все белее, а снега с каждой ночью становилось все больше. Эндри видел зиму в Галланде, но этот край был более суровым и бесплодным. Золотистые холмы превратились в серые, опавшие листья засохли.

Находясь в тени своей родины, Сигилла испытывала беспокойство, ее взгляд был устремлен на северо-запад, в сторону степей. Облаченная в свои кожаные одежды, она не возражала против холода, но Корэйн, Чарли и Эндри родились в более теплых странах. Они держались ближе, используя друг друга для тепла.

Лишь тогда Эндри отдыхал от постоянно опускающейся температуры.

Тем временем Вальтик наслаждалась погодой. Джидийская ведьма хорошо знала, что такое ледяной ветер. И с ним чувствовала себя лучше: ее бледные щеки порозовели, а голубые глаза сверкали в холодных лучах солнца. Каждое утро она пела, пока иней, словно алмазы, сверкал под копытами лошадей. Все время на джидийском, непонятном никому, кроме Корэйн, и даже та могла перевести лишь небольшие, странные фрагменты.

Но однажды утром, недалеко от Трекийской границы, Вальтик запела, и Эндри обнаружил, что понимает слова. Он подпрыгнул в седле, гадая, неужели ему наконец стал понятен джидийский. Но нет, в тот день она пела на верховном, языке, который знали все они.

– Падает снег, холода настают, налетчики на галерах в барабаны бьют.

Ее голос был тонким, как замерзшая трава. Как один, Спутники повернулись к ведьме, наблюдая, как она скачет вперед.

Даже Сораса выглянула из-под своего капюшона. Ее голос не вернулся, но, по крайней мере, хотя бы привычный для нее хмурый взгляд снова был на месте.