Разум в тумане войны. Наука и технологии на полях сражений

Технологические и научные достижения в военной сфере притягательны. Они существуют в полутени и приносят косвенные данные, которые могут служить руководством для дальнейшего насилия. В процессе развертывания научно-технической войны силы разума нередко действуют в тумане и могут порождать неразумные вещи.

Сегодня, когда нам угрожают новые типы террористической войны, наблюдается зеркальная динамика. Те, кто бросает вызов сильным государствам, используют науку и технику для подрыва тех самых систем разумного мышления, рациональности и порядка, которые обусловили появление науки и техники. Аналогичным образом эмоциональное восприятие всегда было критически значимой целью индустриализованной и научной войны. Военно-воздушные силы, подводные лодки, спутники, интернет, финансируемые из оборонного бюджета нейронауки, разработка беспилотников и психиатрия занимаются производством страха, провоцированием неуверенности и контролем эмоций. Сегодня негосударственные структуры, надеющиеся подорвать мощные государства, также целятся в чувства. Средства, позволяющие вызывать страх, ярость, замешательство, ненависть или даже формы любви, могут быть ресурсом подрыва сил противника.

Рис. 22. 6 августа 2015 г., в 60-ю годовщину атомной бомбардировки Хиросимы, юноша помогает пустить по реке мой желтый плавучий фонарик, на котором я написала послание мира. Фото автора

Работая над своим классическим этнографическим исследованием интеллектуалов из сферы обороны, Кэрол Кон была поражена тем, насколько легко участники дискуссий в области оборонной стратегии переходили к открытым проявлениям гнева, ярости и разочарования, тогда как сожаление и эмпатия были практически запрещены, изгнаны, являлись предметом активного социального неодобрения. Изданную в 1993 году статью она открыла незабываемым случаем из жизни – «подлинной историей, рассказанной белым мужчиной-физиком». Он входил в группу, моделировавшую ядерные удары противника и пытавшуюся реалистично оценить размер немедленных потерь при разных ситуациях. «Как-то раз мы повторно смоделировали конкретную атаку при немного других предположениях и обнаружили, что вместо 36 млн человек при взрыве погибнут только 30 млн. Все вокруг закивали: „О, прекрасно, всего 30 млн“ – а я вдруг услышал, что мы говорим. И взорвался: "Стоп, я только что услышал, как мы сказали – «Всего 30 млн!» Всего 30 млн человек, убитых в одно мгновение?" В комнате повисла тишина. Все молчали. Они даже не смотрели на меня. Это было ужасно. Я чувствовал себя как женщина»[410]. Это чувство – «как женщина» – отражало символизм гендерной системы и его реальные последствия применительно к обсуждению в конкретной комнате воображаемой будущей ядерной войны, а также, возможно, и применительно ко многим другим обсуждениям во множестве других комнат.

Биолог и философ начала XX века Людвик Флек предположил, что именно те аспекты, которые кажутся нейтральными или рациональными, иначе говоря, понимаются как лежащие за пределами эмоциональной сферы и становятся основой для критически значимых ценностей и допущений. Работа Флека «Возникновение и развитие научного факта», опубликованная в 1935 году и оставшаяся практически не замеченной при жизни ученого, была взята на вооружение историками науки в 1960-е годы как действенная модель понимания науки в целом[411]. Одним из самых активных его интерпретаторов был ставший историком физик Томас Кун, сделавший идеи Флека об интеллектуальных коллективах и стилях мышления центральной частью своего исследования «сдвигов парадигмы», результаты которого вошли в книгу 1962 года «Структура научной революции». Эта книга стала одним из самых цитируемых и известных исследований в этой области. Однако Кун при обращении к наследию Флека опускает его огромное внимание к эмоциональной стороне.

Как отмечает Уффа Дженсен, ученые, с точки зрения Флека, «входят в состояние эмоционального хаоса», сталкиваясь с тем, что противоречит традиционному знанию или может привести (как сказал бы Кун) к сдвигу парадигмы. Неуверенность и тревога, по Флеку, сохраняются, пока не удастся построить новаторское объяснение (другую модель природы). Флек таким образом считал определенные эмоции (в том числе замешательство, успокоение, уверенность и недоумение) неотъемлемой частью процесса исследования в области естественных наук и критически значимым элементом любого понимания науки как процесса создания знания. «Эти эмоции являются частью самой сути научного наблюдения и производства знания», – замечает Дженсен. Однако свойственное Флеку «подчеркивание важности эмоций в научных процессах наблюдения, объяснения и создания теории пропало у Куна»[412].