Разум в тумане войны. Наука и технологии на полях сражений

Важно помнить, что во многих военных системах на протяжении истории человечества некомбатанты рутинно становились военными целями. В Древнем Риме некомбатантов в пределах империи обычно щадили, но во всех остальных местах нет. Это правило сохранялось в той или иной форме и в более поздних европейских войнах (где гражданских лиц соседних стран могли пощадить), но почти никогда не соблюдалось в колониальных войнах, где европейцы просто уничтожали людей, чьи земли или ресурсы они хотели контролировать. Да и в самой Европе во время войн нередко сжигались деревни и уничтожались замки, полные женщин и детей. По всему миру женщин и детей запросто убивали или обращали в рабство. Иначе говоря, нет оснований утверждать, что война, как ее ни определяй, когда-либо предполагала исключение тех или иных групп людей из числа целей насилия[71].

Это делает дебаты XIX века особенно интересными, поскольку они развернулись в тот самый момент, когда убийство фабричных рабочих (изготавливавших технику, позволявшую врагу продолжать войну) начало приобретать стратегический смысл. В полностью индустриализованной «тотальной» войне и фабричный рабочий, и крестьянин, и повар постоянно обслуживают военные цели государства. Все граждане поставляют материалы, необходимые для продолжения войны, от хлеба до тканей. Таким образом, все они являются фактически мобилизованными, а значит, и легитимными военными целями. Понятие гражданского лица как субъекта, защищаемого законом, возникло именно тогда, когда уничтожение гражданского населения стало рациональной стратегией.

Вместе с пониманием гражданского лица изменялось и понимание солдата. В условиях индустриализованной войны во взглядах на солдата произошел серьезный сдвиг – из дешевого расходного материала он превратился в многократно используемый и ценный ресурс. Официальный институт военной медицины оставался рудиментарным до XIX века и не был полностью мобилизованным и организационно сформировавшимся вплоть до Первой мировой войны. Раненый солдат в прежние времена мог получить помощь от сослуживцев, но забота о нем не была обязанностью армии как таковой. Смерть солдат на поле боя обычно считалась естественной ценой войны. Однако рациональная война должна была стать экономически эффективной, и сторонники военной медицины – особо следует отметить одну из первых британских сестер милосердия Флоренс Найтингейл – утверждали, что лечить раненого солдата не только более гуманно, но и экономически целесообразнее, чем терять его и обучать нового. Гуманитарные выгоды от медицинской помощи на поле боя сочетались с рациональным управлением ресурсами. Солдата следовало использовать повторно, как повторно использовались материалы и другие ресурсы. Появление профессиональной военной медицины породило проблему «двух господ»: врачу на передовой приходилось сталкиваться с противоречием между врачебным долгом перед пациентом и обязательствами перед вооруженными силами, требующими быстро вернуть солдата в бой.

Не случайно и то, что погибших стали опознавать именно в XX веке после чудовищной бойни Первой мировой войны, когда многие солдаты получили штампованные металлические идентификационные жетоны с указанием имени, номера и даже вероисповедания. Многие солдаты в предыдущих европейских войнах так и оставались во многих смыслах неизвестными, поскольку редко имели официальную государственную регистрацию и стандартное текстовое свидетельство своего существования. Испанская империя учитывала людей тщательнее других государств, но во многих местах в Европе и в мире рождение человека фиксировалось только в церковных источниках, приходских книгах, семейных библиях или налоговых ведомостях, составленных землевладельцами. В большинстве случаев население не было объектом систематического государственного учета примерно до 1750 года, который начал распространяться в Европе лишь после 1830 года.

Как отмечает Дрю Фауст, поименный учет и подсчет боевых потерь – недавняя практика, в США, например, она появилась лишь после Гражданской войны. В 1860-х годах политика и юнионистов, и конфедератов не предусматривала официального уведомления родственников о ранении или смерти военнослужащего. Во время Гражданской войны солдаты не носили жетонов или других средств идентификации, а вооруженные силы не хранили данные об их ближайших родственниках. В конце войны почти половина погибших солдат у юнионистов и более половины у конфедератов осталась неизвестной, неучтенной. Однако после войны Соединенные Штаты перешли к политике широкомасштабной идентификации и перезахоронения погибших юнионистов. «К 1870 году останки почти 300 000 солдат, захороненных по всему Югу, были перенесены на 73 национальных кладбища»[72].